Кто как, а Василий разочарования не ощутил. Раз уж столько ждал, можно и полчаса каких-нибудь до рассвета подождать! Нестрашно.
— Эх! — крикнул он и даже ногой притопнул. И даже шапку снял. И теплые тридцать-три одежки, которые на севере так нужны были, скидывать с себя стал долой. Сердце вольного воздуха хочет. — Вот ведь! Дошли!!! Дошли, ребята!!! Вот это да!!! Даже и не верится, Господи ты боже мой! Кончилась тьма! Ну я не знаю, как вы, а я бы прямо тут скатерочку расстелил, чтобы за это выпить и поесть как следует! Кто хочет идти, тот, конечно, пусть идет, я вам больше не приказчик, а только мне кажется, не выпить сейчас немного не по-русски будет. Как считаешь, Фока? Ну, Одихмантьичу, наверное, не наливать. Или все-таки, последний-распоследний разок? За такой день?
Могло показаться, что он сейчас начнет палить из ружья или пустится в пляс — так он радовался.
— Вот, Одихмантьич, теперь ты считай что повеличавей герой будешь, чем Илюша, не в обиду его костям сказано будет! Целое солнце вернул! Тряхнул стариной так, что молодым на зависть! Дай обниму!
И обнял.
— Тебе, батыр, Олена, конечно, правильно говорит. С войной к нам не ходи. А без войны ходи! В гости. Ну, или если жить у нас хочешь. И, между нами говоря, войну мы тебе найдем. Если у тебя там в орде не очень складываться будет, а там сейчас, как Бекет умер, замятня пойдет будь здоров, то приходи прямо ко мне, я тебе и саблю найду по руке, и службу по плечу.
Повернулся он и к Даньке.
— Вот за кого не беспокоюсь, так это за малого. Вот это голова, а! С такой головой, можно, в общем, и не работать! Но не таков, конечно. Приезжал бы тоже в Киев. Тула что? Там мастеровых много, да развернуться негде будет, как мне кажется. А в Киеве не только гуляют, там заняться есть чем. Скажем, открыл бы уж академию какую, а то во всяких Польшах да Неметчинах этого добра полно, а у нас что-то негусто.
Вот за Фоку, в отличие от Даньки, Василий беспокоился.
— Ты, Фока бросай это дело. Ты теперь герой, и не спорь. Герою направо-налево воровать нельзя. Не по чину. А можно только если по крупному. И не у своих! Сейчас же солнце выйдет, будет много городов брошенных, много кладов всяких да гробниц языческих, до которых раньше три года скачи недоскачешь. А теперь, наверное, и доскачешь! Ты бы ими лучше занялся. Мертвым - что? Им добро не нужно. А живым еще очень даже понадобится. И дело хорошее сделаешь, и с шибеницей разминешься!
Правда, услышав слова Осьмуши, Василий посерьезнел. И хотел сказать, чтобы Осьмуша в Киев не приезжал. Знал он Киевских бояр, приедет такой Осьмуша — живо его в оборот возьмут. Не своей волей — так против Олены что замыслят, чтобы его вынудить. И там уж неважно будет, чего сам он хочет — помимо него закрутится. Кто-то всегда царя скинуть хочет, а кто-то поддержать, а тут такой случай удобный. Но потом махнул рукой — сам уже не дурак, сообразит. А не сообразит — поможем, значит. Солнце вот нашли, что ж, усобицу не остановим?
Так что он только ответил Олене:
— Что перечила, то нестрашно, хорошо, что живы все. И вам двоим счастья, где бы вы его не нашли.
Ну а потом подбоченился, обнял Маринку за пояс и сказал всем:
— И вообще, приезжайте все на свадьбу! А то что нам там двоим все рассказывать, как и что было? Нам не до того будет, а людям же интересно знать. Ну и просто. Кот вон последнюю сказку свою рассказал. А чем сказка должна заканчиваться, если не свадьбой и не пиром, а?! Пожалеете потом, если не придете! Приходите!
И поцеловал Маринку. Не потому что это к слову было.
А просто.
Не удержался.
Как в самый первый раз.