Рубанул княжич наползающую корягу от души, но не почуял, как обычно, легкости, с которой лезвие проходит обычно через хрящи, мясо и кости. Наоборот, тяжесть почувствовал, от того, что рука его затвердела и стала корой как коростой покрываться.
Отдернул он руку, да поздно.
— Ах ты гребаный же сучий потрох! — отпихнулся щитом от ближайшей коряги. — Фока! Назад! К Олене на помощь!
Не вышло напрямую до Яги добраться. Что ж, не судьба, значит. Но и чурбаки эти не слишком поворотливо через болото пробирались.
— Одихмантьич! Секи эти дровяные войска свистом! На тебя надежда!
"Не спеши радоваться да глумиться, старая," — еще посмотрим.
Рукой, которая без коры была, размотал кое-как кушак свой, чтобы кинуть его Олене, а самому в самую что ни на есть топь не лезть.
— Хватайся! Сможешь это расколдовать? — спросил, руку показывая. Не хотелось бы так всю жизнь оставшуюся ходить-бродить.
— Маринка! Стреляй по бабке! Фока, давай, подсоби мне, подставь плечо. Сейчас мы ее свнцовым гостинцем поптчуем.