Услышав, что Осьмуша — сын Кощея, Василий все остальное слушал вполуха. Слишком много чего теснилось от такого в груди. И недоверие: как так, Осьмушка, младшая дружина Мстивоева, сын самого Кощея??? Да ни в жисть не поверю! И досада: что ж не разгадали, что ж не поняли-то раньше? Ни матушка в нем кощеевство темное не почуяла, ни Маринка глазом своим не разглядела, ни Всеслав не признал! И злость: ведь он меж нами ходил, все наши тайны выслушивал, вражье семя...
Поэтому историю про страшную месть он выслушал впол-уха: после стольких смертей, произошедших только что на глазах, давным давно случившееся злодеяние, при всей его жестокости, как-то отступало в сторону. Про перо жар-птицыно были интереснее, но тоже не слишком - ну какая разница-то, за самой птицей клубок мотать, али за пером ее? Да и одно что ли перо во всем мире? Никому что ли не дарил никогда эти перья Ростислав? Не верится что-то. Спасибо, конечно, Злате, что рассказала, но и так бы нашли, чего уж.
Как закончили с похоронами, Василий обратился к Павлу.
— Соболезную тебе в потере твоей, но поелику никого старше тебя в роду твоем нет, ты и есть князь теперь. Это теперь, твой город, тебе его и защищать. Людям, которые там сражаются, надо знать, что их не бросят, что с ними...
И тут краем глаза он увидел, как Прохоровские гридни бросились на цыганку и стали крутить ей руки, а сам воевода ударил ее по лицу.
Несмотря на то, что пять минут назад Василию казалось, будто он на сегодня навоевался, и хорошо бы ушат воды на голову вылить, да пирогом заесть, да спать завалиться, лучше всего с Маринкой рядом, но в тот же миг кровь бросилась ему в лицо и он осекся, не договорив.
Княжич не был семи пядей во лбу, но не надо было слыть мудрецом, чтобы догадаться, кому старый князь отдал приказ задушить цыганку. Князя убил Катигорошек, а заговор... ну, а что заговор? Злата ж никого не убила до сих пор, разозленная женщина и не такого наворотить может, а причин разозлиться у нее было достаточно. И уж точно жить или не жить ей, только что второй раз потерявшей сына, было не Прошину какому-то решать! Василий, конечно, помнил, как они дрались бок о бок с ним против кощеевских полчищ, но помнил и как обозвал воевода Чернавку перед самой битвой. Помнил и как Злата боролась вместе с героями со своим чудовищным детенышем, и как гадала она ему в Велесовом хвосте (ох, неспроста место так называлось), и как он вступился за нее перед покойным Поундсом. А значит, не вступиться сейчас было бы...
— А ну, отсади! Руки убрали! — гаркнул он на гридней, и стал без разбору бить их плетью по лицам и по рукам. — Ты, воевода, с кощеевцами не навоевался, с бабами воевать потянуло? Один раз мало убить, а? Ну, прочь! Отпусти, кому жить не надоело! Убью!
Рощин всем видом давал понять, что шутки шутить не намерен, и за плетью пустит в дело саблю. И плевать, сколько там за Прошиным людей - двое-трое или сотня.
...было бы не по-княжески, не по-геройски, и не по-мужски.