Сеча была нешуточная — летели отсеченные руки и головы, бойцы вбивали друг другу в плечи и в лбы топоры, ломали тела, давили, душили, резались — остервенело, беспощадно, жадно. Кощеевцы были как обезумевшие волки, но и полочане — не ягнята на заклание.
Полегло с обеих сторон немало — слез не хватит на всех у одного человека. Черно-золотые постепенно брали верх, и тогда русские отдали им стену. Но вовремя отдали.
"Где ж мы всех вас хоронить-то будем?" — только и успел подумать Василий, как полетел со стены вниз.
Падение едва не вышибло из княжича дух, а тут опять пришлось ужом извиваться да зверем огрызаться. Бахтерец пробили, наруч помяли, а кольчуга вся была истерзана и запачкана кровью.
Никаких мыслей не было в голове у боярского сына, когда окружили его кощеевские ратники — только как бы живым остаться. Даже испугаться толком не успел — слишком все быстро, да и воздуху в груди не хватало на ахи. Чудом выжил. Значит, судьба такая. Значит, Бог хранил. Значит, ждет любимая.
— Мы, Холмовичи, до драки жадные! Да и ты не лыком шит, воевода! Раньше смерти не помрем! — ответил Василий Прошину, едва перевел дух и глотнул воды. Притомился, изранили, но ведь и правда, задали псам кощеевским, чего уж! Дорогой ценой, но могло быть и хуже, да и битв без потерь не бывает, а оплакивать надо потом. Сначала надо биться, чтобы было после, кому слезы лить.
Тут грянуло орудие Пушкаря. Василий был не слишком впечатлен — ну да, не всякая пушка с одного выстрела высадит ворота, но он ждал, что ядро еще и взорвется изнутри, как, слышал он, делали инженеры из неметчины на своих пушках. Видно, Пушкарь не хотел взрывом положить своих или сделать яму, в которой завязнет хваленая кощеевская кавалерия.
Сразу все внимание княжич устремил на ворота.
— Ну! Ну! — не выдержал он, ожидая залпа. И сразу же полоцкие пушки жахнули картечью.
— Вот это мы их приголубили! — обрадовался Василий, что по его указке вышло что-то ладно. Не то чтобы зрелище разорванных в кровавую кашу людей и покалеченных лошадей ему было приятно, но... На войне как на войне! Либо они нас, либо мы их.
Превозмогая боль в избитом теле, княжич поднялся, расправил плечи, свистнул во всю грудь, Вихря призывая. Если рядом — услышит, прискачет.
Внимание княжича привлекли рухнувшие дома. Видать, терема тут не слишком прочные, раз не от попадания даже, от того, что рядом ядро (пусть и огромное) борозду пропахало, завалились.
— Смотри, сейчас опять пойдут! Я думаю, они много потеряли, и потому распыляться по городу не будут, а пойдут плотным порядком, чтобы смять последнее сопротивление перед детинцем. Нам бы их в узкой улице встретить. Порох остался? Заманим в проход и подорвем с двух сторон дома, хоть по паре бочонков — завалим их.
А вот и конь, бежит, земля дрожит, стремена по бокам мотаются, косит глазом нервно на дым, на пыль, на чужих людей. Горячится, чует, что дело будет.
Василий похлопал его по шее, погладил по холке. "Давай, родной, повоюем".
Уже вдевая ногу в стремя, спросил у Прошина:
— Ты город лучше меня знаешь, что скажешь? И где там конница наша "гостевая"? Собрали кого?