И снова пожалел Рощин, что не было рядом Даньки с ружьем покойного егеря — его пуля пробила бы и прислужника, и Пушкаря! А так — напугал только.
Кощеевские полчища приближались, и княжич рассудил, что выцеливать теперь Пушкаря проку мало — спрячется, затаится, а залп этим не предотвратить. Оглянувшись назад и по сторонам, Василий увидел, как лезут кощеевцы и с тылу, из ниоткуда словно бы. Но там уже были Всеслав с Соловьем.
— Воевода! — обратился он к Прошину, перекрикивая лязг железа и грохот канонады, без тени неприязни или враждебности. Не до того. — Стену не удержать! Удержим если даже — Пушкарь разнесет из пушки. Давай первый натиск отбиваем, а потом сразу отходим к площади, или где тут? Твой левый фланг, мой правый!
Заметив на залитых кровью досках настила мертвого бойца, Василий вытащил из кожаной петли на его поясе боевой топорик — не желал саблю тупить о доспехи кощеевские. Когда в поле — там есть и время, и место, чтобы изловчиться, по горлу резануть, да и вообще, найти послабее место, как с Войцехом. А тут, на стене, особо не до вывертов: по чему попадется — по тому и бить вражье племя.
"А знать бы, — подумал было княжич, глядя на подступающие уже совсем близко отряды врага. — Вот убьют меня, да хоть ядром шальным, проронит Маринка хоть одну слезку?"
"А зачем тебе знать-то? — будто спросил иной голос. — Твое дело — не зевай да голову не теряй. Зачем тебе, чтоб плакала? Пусть радуется, когда побьем этих!"
Поправил Василий шлем, топор на руке взвесил.
— Бойцы! Бей без пощады! Пока не скажу — спину не показывать! Держаться, хоть убивать будут! А как скажу — тогда к площади отходить! Ну, дружней! За родных, за близких, за отцов да матерей — держаться! Да за самих себя! Разить, не жалея! Товарища выручать! Вот и все! ДЕРЖАТЬСЯ Я СКАЗАЛ!!!
Поднял щит княжич — и пошла потеха!