— Твоя правда, — ответил Василий, глядя на калеку. По юности все мы думаем — победить или умереть, праздник али поминки. А может еще и так быть — отнимут руки-ноги, и будешь никем, червяком раздавленным, сам себе постылым, век доживать. И это тоже воинская доля, и не зависит она от того, под чьими знаменами бьешься. Сам Василий, наверное, такого бы не вынес, да и не у всех хватит духу руки на себя наложить. Грех, опять же.
Сама рука к кошелю потянулась. Вложил он солдату серебряник в карман, не боясь запачкаться.
— На, выпей, за что сам захочешь, воин. Был бы ты на коне да при мече — я б с тебя голову снял. А так — не мне тебя судить. Не взыщи на товарища своего, он теперь не ваш, — и по плечу похлопал легонько.
Хоть Всеслав теперь на другой стороне, но все же зря он так с товарищем, пусть и бывшим, пусть и кощеевцем. Впрочем, это его дело.
На парня же, что к Чернавке подошел, Василий даже и не вскинулся. Сам не пляшешь — другим не мешай, да и Маринка ничем ему поводов для ревности не давала. А к тому же — разве он муж ей, чтобы разрешать или запрещать?
Так и думал Рощин в стороне остаться, пока дракона не приметил. Очень уж драконы к змеям близки, а Царь Змеиный — враг.
— И тебе здравствовать юноша, — поприветствовал он плясуна в ответ, шагнув ему навстречу. — Не прими за грубость, дозволь сперва имя твое узнать, да чьего ты роду-племени. Не знаком мне герб твой.