Сцена с Казимировской рукой не то чтобы сильно удивила, но позабавила Василия. Старики-то часто детей развлекают по-всякому, но от бывшего кощеевского прихвостня, конечно, такого не ждешь.
— Ой-ой-ой, — насмешливо сказал Василий в ответ на его речи. — Ну ты даешь! Бекета с Кощеем сравнил! Бекет-то враг, но враг врагу рознь. Ордынцы не уничтожить нас хотят — они хотят воевать, снова и снова. С нами, друг с другом, со всеми, с кем сразиться можно и победить. Это жизнь у них такая, волчья. Волк с зубами рождается. А Кощей — то другое дело, он всех нас уничтожить хотел, даже вон ось эту, и ту погнул, просто назло, чтобы умерли все. Ордынцы — это ордынцы, а Кощеевцы — как будто мы же, только хуже, много хуже. Если бы Чернобород в бою с ордой пал — было бы грустно, но хорошо, правильно. А то, что с ним Кощей сделал — это любой смерти хуже! Бекет — это человек, понимаешь? Предводитель, воевода. Убили или сам там умер — и нет его. А Кощей — это сила. Эта, как его... идея! Она людям душу наизнанку выворачивает. Он вон помер, а солдат своих за яйца все одно держит. Неправильно это!
При словах Казимира про Соловья и Чернавку, княжич, конечно, завелся. Видимо, история про Чернавку была все же по живому, да и выпад в сторону героя своих детских игр, с которым он сражался бок-о-бок и с которым было столько откровений, не пришелся по нраву. Он заговорил быстро и запальчиво:
— Соловья убили, понимаешь?! Он жизнью своей заплатил за то, что сделал, когда Илюша ему головушку снес. И тем, что после смерти было там, на той стороне. Тебя-то самого как, убивали, нет? Че ты его с собой равняешь? А Чернавка... ну... была у нее тетка, и что? Ну жила она там, и что? Метка есть на ней кощеевская? Нет? Об чем разговор тогда?! И вообще, ее Кот для дела выбрал! А на тебе, старик, метка есть, значит, ты ему клятву принес. Отрекся от нее? Ни черта! И ты, кстати, смолчал про метку, и вот за это я на тебя и взъелся — мне не так важно, как оно у тебя раньше было, а важно сейчас ты за нас, или за них. Вот сказал бы — да, я за вас, я порвал с кощеевцами и не хочу об этом вспоминать, как Всеслав вон — ну тогда я бы понял. Но ты ж не так. А что там природа у тебя и что тебя заставило — это чушь. Выбор всегда есть. Может, трудный у тебя выбор был, не спорю. Но ты выбрал так — ты с меткой кощеевой не родился. А насчет того, что помогать нам хотел — это еще надвое бабушка сказала. Может, им просто навредить, что Хапилову тебя отдали. Чем ты тогда Соловья лучше? И благодарности твоей я не слышал что-то. "Спасибо, ребятушки, что от мешка этого мясного меня избавили, ввек не забуду!" — передразнил он голос Казимира. — Было такое!? Шиш с маслом! Наплевать тебе на всех, кроме себя и своих амбиций. Ну, и Даньки вон еще, но это ж тоже, небось, потому что ты в него времени и сил столько вложил.
Княжич подумал немного, и добавил:
— И зря ты так про любовь! Если ты никого не любишь — хоть женщину, хоть родину, хоть людей, хоть кого, то и все что делаешь — без смысла. Щепки да пыль. И неважно, большие дела ворочаешь или копеечные, без любви — это чепуха все. А Кощей твой, он не просто против нас, не просто Антирусь. Он антилюбовь, если хочешь!
"Откуда я знаю? — подумал вдруг Василий. — Откуда? От того, что в глазах видел у них? У Шепота, Хапилова, Войцеха, Тадеуша? Всеслава, в конце концов? Да, должно быть, от них."
— Ладно, — сказал он примирительно. — Договорились, и славно. Хорош! А то уши уже в трубку скручиваются от слов. Я сегодня на месяц вперед с гусляром этим наговорил и с тобой вон. Устал. Иди лучше выпей тоже со всеми, чем дымом этим травиться. Вон как дохаешь, задохнешься еще неровен час...