"Плетью или рукой?" — прикинул Рощин. Руку об него марать не хотелось, а плетью и убить такого заморенного можно. Но ничего не сделать было нельзя. Старик берега уже потерял. А может, он скаженный? Ну правда, выжил из ума человек, пока у Хапилова там сидел...
Но что-то подсказывало — нет, вполне нормальный. Помимо того, что зарвался.
Василий вышел из положения просто — достал перчатку и от души хлестнул деда по лицу. По губам прямо, наотмашь.
Потом взял его за шею сзади, со стороны могло показаться, что по-дружески прихватил. Сжал как следует, повернул в сторону Всеслава, и сказал:
— Ты не уразумел видать. Видишь этого человека? Он делал очень плохие вещи. Может, даже хуже, чем ты. Но он раскаялся. Дошел, умом ли, сердцем ли, что его вина во всем есть. А ты, я чую, нет. Ты думаешь, твоя хата с краю? Нетушки, Казимир, или как там тебя. Ты заляпался по самую маковку. Ты знал о заговоре десять лет, и молчал все это время! "В твоих привычках" недоговаривать правду, а это похуже лжи бывает. Тогда им помогал, может, и сейчас помогать будешь, коли они тебе "интересную работу" спроворят? Тебе, дед, очень постараться придется, чтобы мы тебя отпустили. Очень-очень.
А подумав, еще добавил.
— И не смей меня юношей называть! Я для тебя — Василий Всеволодович. А у тебя, падаль, отечества нет — продал ты его Кощею, не за одно, так за другое. Иль ты удумал, что раз по своей воле им помогал, тебе это честь делает?
Княжич аж сплюнул на сторону.
— Прояснилось в чугунке, старичок? Теперь рассказывай ВСЕ что знаешь про заговор, кто, с кем, как давно, где. Узнаю, что опять чего-то недоговорил, я тебе и вторую руку отрублю. Много тогда наработаешь культями. И правда, необычные будут ремесла.