Василий старался коня особенно не гнать за Гияром, у того чай табун свой где-нибудь дожидается, а коли конь помрет — он его на шкуры пустит да на мясо. Вихрь — не то, не просто животина — друг. Им двоим еще, может, биться сегодня вместе, пыль степную взрывать, траву разметывать. Нечего его томить понапрасну.
Ну, а как подъехали, спешились, увидел он, как припала монахиня к кургану, как заплакала, едва землю не целует. Защемило у княжича сердце, будто сам он кого здесь потерял, да от тоски той ненависть нахлынула. Изругал он себя сразу же ругательными словами, что ханскому сыну советы давал, что пил с ним, что Бекета подговаривал обратно в человека превратить. Стоит, плеть мнет, Гияра глазами злыми сверлит, и думает: "Ну, гад, ну, волчонок, ну попробуй, давай, скажи еще хоть слово про наших женщин. Давай, скажи, как вы их воспитываете там у себя, как вдовами делаете. Давай, попробуй. Я с тобой такое сделаю, что света не взвидишь, тебе Хапилов ангелом покажется. Не обрадует тебя солнце, не утешит луна. Только вякни еще, сука, вражье семя, только испробуй меня. Из-за твоего попаши и всего вашего народа поганого столько слез наши бабы проливают, по мужьям, по сыновьям! Жили мы, вас не трогали, нет, надо вам прийти, зорить, убивать... Погоди, достанем солнце, укрепимся, вы по-иному у нас запоете. Поднимется наш царь в полный рост, разделается со скверной, с предателями, и тогда, тогда мы к вам сами уж придем. Вы живете войной и думаете, что это и есть жизнь, и всем надобно войной жить, огнем и кровью, а не хлебом и плугом. И вы нас к этому приучаете. Но мы придем и в один год спросим с вас за каждую слезинку, что за сто лет пролили. И если надо будет, всю вашу степь поганую повыжгем от края до края, все ваши кости переломаем и всех вас до единого, кто не захочет мирно жить, всех вас убьем! Не радуйся сегодня, глядя на эту женщину. Мы выстоим. Ради всех слез ее выстоим. Попробуешь ты у меня еще на Русь прийти, кровавыми слезами поплачешь. Молчи теперь лучше, морда ордынская."
Стоял, сапогом землю рыл, сам как конь, покуда Лелислав не выступил. Все-то ты знаешь песенник, везде-то был, все-то слышал. А почувствовать не можешь. Сколько ж лет она слезы те копила? Сколько лет поклонами да молитвами крепилась?
Бросил только Василий гусляру:
— Не надо, не мешай ей.