Хельги кивнул Рагнару, дескать, давай, ты за старшего. Пусть Гисли — бывалый муж, просоленный морями и просушенный ветрами, да и Хальфдан тоже, но за старшего надо было оставить Рагнара. Почему? Потому что он второй в дружине, после самого Хельги. В случае чего вести ватагу в бой должен не молодой и не старик, потому что чтобы вести за собой, нужен огонь в крови. У Хальфдана была крепкая кость и сам он был как сплетенный из корней старого дуба, но огня было маловато — со временем он развеивается, если человек ничего не добивается. А чего добился старик? Дренг в команде торговца, из своего добра — топор, да щит, да холодная лачуга где-то в Хордафильке? У Рагнара тоже было немного, но огонь он пока еще не растерял.
Более норвежец ничего не сказал, только продел под руками у своих спутников веревку, обвязал так и эдак, перекинул, стянул в узел, не особенно хитрый — наверху надо будет быстро развязаться.
Но завязывая веревку, Хельги поднял глаза и посмотрел прямо на Ольфруна. Не то чтобы зло. Не то чтобы с ненавистью. Но серые глаза были холоднее, чем промерзшая скала, чем лед на вершине утеса, чем покрытый сединой океан. Не вызов в нем читался, а какое-то отстранение. "Ты с нами, но не один из нас," — с таким посылом. Что это было? Может, и сам Хельги не смог бы объяснить. Может быть, по какому-то твердокаменному упрямству, не хотелось ему увязывать в один узел следопыта и ведьму? Узел — это ведь не просто так. Это, ётуны побери, символ. На море-то, когда парус подвязываешь, это просто хитрый изгиб веревки. А на суше?
Но после, приобняв ведьму, как давеча, когда она чуть не упала на пороге своего дома, только покрепче, Хельги переменился в лице, словно прошло какое-то наваждение, или словно кости были им кинуты и он что-то решил про себя. И тогда он, как и подобало человеку с таким прозвищем, весело подмигнул здоровяку-Ольфруну и бросил:
— Готово! Теперь если шмякнемся, то уж точно все вместе!
Он приготовился испытать какое-то небывалое чувство от колдовства. Но вместо перебора неведомых струн или удара неведомого гонга услышал совсем другое. Не услышал, а ощутил даже через толстую медвежью шкуру — урчание, как у кошки. "Как же так? Скумри же, наверху", — успел подумать, прежде чем раздался Звук. Как его описать? Хлопок ладони о воздух? Звук, с которым выпадает роса? Шипение искр замерзшего костра? Плеск волн, задевающих облака на горизонте?
Звук раскрывшей объятия тишины. И все. И они на вершине. Так просто. Никакого полета, парения, как у птиц. Раз и все. И совершенно ясно, что не прошло никакого времени, и в то же время ясно, что проходило не время. Как будто ветреное "сейчас", обнимавшее твердое "здесь", бросило его, перебежало, отыскало себе другое "здесь" и легкомысленно прильнуло к нему, шепча на ухо, что всегда мечтало быть только с ним. А новое "здесь" оказалось вершиной скалы.
"Вот оно как!"
А в остальном все то же — веревка, следопыт, медвежья шкура, ощущаемый через ее уютную меховую неуклюжесть стройный стан ведьмы. Только Инге сразу же потеряла сознание, повиснув на веревке и подхваченная мужчинами. Так оно, вроде, и должно было быть, но норвежец все же надеялся, что скоро она очнется. Не опасны ли вообще эти обмороки? Не сожжет ли ее изнутри огонь, который она так часто пускает в ход? Не иссякнет ли он, ведь она им так легко разбрасывается, хоть и не без важной причины?
Распустив узел, Хельги отдал захваченную у Скегги железную кошку Ольфруну вместе с веревкой.
— Сможешь найти трещину? Проверишь, чтобы была крепкая. Закрепить в ней кошку, застраховать веревку. Узел завязать. И вытащим остальных. Я присмотрю пока за ней.
А сам склонился над Инге, положив ее так, чтобы она случайно не скатилась куда-нибудь, а еще лучше, чтобы утес или кусок породы защищал ее от ветра. Запахнул получше плащ, надел на нее свою шапку из соболя, положил под голову щит, чтобы не лежала в снегу, а то так и уши отморозить можно.
— Скумри! — окликнул кота. Кот, конечно, не собака, чтобы прибегать по всякому поводу, но тут повод был важный. Если кот достаточно умен, пусть охраняет свою хозяйку, пока они втащат остальных бойцов. Силой и свирепостью боги его не обделили, а в случае чего позовет их с Ольфруном.
И...
Ожидая, пока придет кот, Хельги, стоя на колене, наклонился над ведьмой, чтобы получше ее укутать и... замер. Вот она, без чувств, еще сильнее побледневшая, но теплая, живая, будто спит. В последнем усилии, затмившем сознание, чуть приоткрыла рот, и там, между тонких губ, между сахарно-белых зубов, нежный язык, покойный, как спящий в логове зверь, который проснувшись, может и жалить колючими словами, и упрямо прятаться, и осторожно изучать того, кто замер в ожидании на пороге, и неистово ласкаться с таким же как он зверем, разве что чуть больше и сильнее...
"Чего ты ждешь! Целуй ее!" — твердил Голос. Тот Голос, который вдруг возникает из ниоткуда, когда шторм швыряет кнорр с гребня на гребень, словно стараясь смахнуть с волос надоедливое насекомое, и тогда этот голос твердо и быстро говорит: "Спускай парус и разворачивай носом к волне!" Или в бою не кричит прямо в ухо, а откуда-то сзади, как будто этот невидимый и непрошеный, но такой безошибочный советчик уселся на закорках и выглядывает из-за шеи, он твердит: "Сейчас раскроется! Выжди и рубани по ноге!"
И, может, первый раз в жизни Хельги мотнул головой, прогоняя непрошеного захребетного умника. И только провел рукой по мягкой щеке ведьмы, заводя пальцы за ухо, словно поправляя упавшие на лицо рыжие непослушные пряди. Почти с тоской подумалось: "И что она их не подвязывает, специально что ли?" Задержал большой палец на подбородке, пытаясь запомнить, какой он на ощупь. И тихо отнял руку.
Нераскрытой тайной осталось: слаще меда были бы ее губы, или же горше полыни?
"Не след вождю с бесчувственной девой тайком миловаться, пока дружина ждет", — сердясь и как бы оправдывая себя за колебания, думал Хельги, но знал, что не в этом было дело. А в чем? "А в том, что не пристало тебе красть поцелуи, как вору. Если уж умыкать, то всю целиком, так оно правильно."
И удовлетворенный, что понял себя, норвежец встал, осматриваясь по сторонам. Где там кот? Как дела у Ольфруна? Справился ли? Нет ли какой опасности?