Мать для Шанкэ была всем. Он почитал её с тем же усердием, как и Великого духа вместе с тем величайшим множеством бесплотных сущностей, населяющих мир вокруг. Словно она сама была духом. Её хриплые песни и жуткие рассказы закаляли душу мальчика и готовили к тёмной и холодной реальности, а казавшиеся глупыми и наивными истории отца о бескрайних равнинах и дремучих лесах, где счастливо живут такие же племена, откуда родом они сами, лишь портили и размягчали характер. Ведь единственное, с чем встретился Шанкэ за свою недолгую жизнь - грязь и злоба.
Бледные, как кости мертвецов, люди были пропитаны злом, отравляя им даже землю, на которой жили. Чёрные, как древесная смола, по какой-то причине подчинялись белым и не считали это ядовитое пособничество странным. Винона с презрением отзывалась о обоих больших племенах и старалась оградить от их губительного влияния как горячо любимого ею Шанкэ, так и его отца, по своей глупости связавшийся с алчущими власти и богатств белыми людьми. Два цвета, сливавшиеся в единое марево чужаков и горами нависавшее над маленьким чероки, были под строжайшим запретом матери. Не приближаться. Не разговаривать. Не смотреть. Иначе змеи-маниту, живущие у них во внутренностях, выползут из их лживых ртов и закусают до смерти. Крики и брань на непонятном языке, свирепые схватки друг с другом после того, как их змеи вдоволь напьются какой-то горькой жидкости и режущий слух смех угнетателей над угнетёнными. Видя всё это, испуганный Шанкэ жался ближе к Виноне, не отходя от неё ни на шаг. Он молил свою всемогущую мать, связанную с миром духов и умевшую побеждать ложь одним жутким колючим взглядом, рассказать больше о опасностях, что творят населяющие чужаков бесплотные демоны, и обучить его защищаться, а затем и бить в ответ. Он грезил о том, чтобы стать шаманом, как Винона и Нувишу, его дед, павший от рук бледных вместилищ для дьяволов. Ведь своим юным умом он понимал, что голыми руками и даже маленьким костяным ножом, который ему в четыре года вырезал отец, со столь могущественным врагом справиться нельзя.
Однако он пришёл в замешательство, когда не увидел признаков маниту в тех мальчиках и девочках, что играли в окрестном леске и купались в реке. Они не знали тех грубых слов, что изрыгали из своих клыкастых пастей высокие дьяволы, искренне смеялись над безобидными глупостями и даже дрались понарошку, стараясь никого не задеть всерьёз. Выходит, думал чероки, маниту заползают в горло только взрослых белых и чёрных чужаков? Родившийся с одной рукой рослый Джо с глубокими и блестящими загадочным блеском угольными глазами был самым сильным не-взрослым из их компании и, кажется, умел читать мысли других, просто подольше посмотрев в глаза другому. Лопоухий и лохматый Квент с заливистым смехом и бледной, постоянно обгоравшей на солнце кожей, тащил в свой заштопанный мешок всякий мусор с городских окраин и устраивал театр теней при свете костра. Большеглазая и молчаливая Алана, сестра Квента, плела из шнурков и лент гирлянды на непонятный Шанкэ зимний праздник белых и красиво пела по ночам. А драчливая рыжая Мэг постоянно рвалась побороться с черноволосым чероки на опушке леса вплоть до пустячных синяков и любила плавать с ним наперегонки по реке. Удивительно, но каким-то образом их маленькая группка следовала именно за странным, но до жути интересным Шанкэ, рассказывающим увлекательные истории из мира духов и прошлого американских земель до прихода захватчиков. Бывало, что, выслушав мрачные предостережения матери о зимних демонах, обгладывающих в лютую вьюгу человека до костей, он с лихой улыбкой и волшебным ножом в руке призывал своих друзей поохотиться на дремлющих под корнями деревьев чудовищ. Мальчик редко смеялся в весёлой компании, ведь глава отряда охотников за зловещими демонами должен быть невозмутимым и серьёзным, однако в особо забавные и счастливые моменты его смех будто чем-то сдерживался, оставаясь тихим, почти беззвучным. Винона говорила, что это паук-Иктоми сплёл паутину в горле её сына, чтобы его радостный смех или плач, который был таким же неслышным, остался незамеченным для дьявольских змей. Когда ребята ссорились между собой из-за игрушек и сладостей, по случайности попадавших детям бедняков в руки, Шанкэ с мудростью шестилетнего лидера разрешал споры и делал так, чтобы никто не был в обиде и порой даже жертвовал своим удобством и вещами ради других, ведь мать упоминала духов лесов и рек, ценящих и уважающих доброту, творимую человеком как для природы, так и для других людей. Он учил ребят драться как с ножом, так и без него, против огромного количества бесплотных духов, делился с ними секретами сбора ягод и грибов, помогал лазать по деревьям и плавать, а то и нырять на долгое время, даже обучал особенно сложным словам как на языке своего племени, так и на английском, который плохо знали и его друзья тоже: он, словно мудрый вожак, давал своей стае знания, полученные от родителей, и считал, что делает добро, которое будет вознаграждено Великим духом.
Однако змеи-маниту коварны и способны заползти даже в не-взрослых. Поздней осенью 1849 года Шанкэ решил, что его четверо лучших друзей, с которыми он пережил столько приключений, должны познакомиться с настоящим мастером и мудрецом - великой и почитаемой Виноной, совершенной женщиной-шаманом. Невинные дети предвкушали встречу с загадочной матерью чероки, ожидая от неё ещё больше историй и игр. Но эта затея обернулась печально: до того не подозревавшая о том, что её сын якшается с "детьми змей", Винона разгневалась и свирепым шипением прогнала их из своей хижины, бросая вслед проклятья. Шанкэ вновь растерялся и не знал, что думать. С сомнением в душе решив, что мать была в плохом настроении из-за того, что отец приносит в дом мало денег, едва хватающих на существование, Шанкэ пришёл в на опушку леса, старое место, где собиралась компания, и попросил прощения. И затем услышал те самые грубые оскорбления, которые слышал от белых и чёрных великанов. Перепуганный Квент назвал его мать сумасшедшей злой ведьмой, и Шанкэ будто почувствовал на себе укусы маниту, выползшей из горла бледнолицего мальчишки. Ярость и обида за боготворимую им Винону захлестнула юного чероки, и тот набросился на бывшего друга с ножом. Лезвие успело оцарапать ему щеку, прежде чем вмешавшийся Джо отшвырнул взбесившегося лидера в кучу опавшей листвы и стал колотить единственным крепким кулаком. Девочки в страхе стояли и смотрели, а мальчики, насев вдвоём, били сына безумной колдуньи. Но боль от их ударов была ничем по сравнению с ядовитыми клыками маниту, поселившихся в горле четырёх предавших его друзей. Тогда паутина Иктоми, заглушавшая голос чероки, порвалась под жгучим потоком досады и Шанкэ взревел подобно рассердившемуся медведю и сверкнул глазами так жутко, что "дети змей" в ужасе разбежались, так же, как и от его матери. Он, сам того не заметив, обрёл силу вселять страх в злобные души людей, подобно могущественной Виноне. С того несчастного дня Шанкэ неукоснительно следовал трём запретам матери и никаким образом не соприкасался с теми, чьи тела заняли маниту. Уделяя внимание усложняющимся и всё больше устрашающим рассказам Виноны о мире духов и его правилах, он учился оберегать себя от вредной воли плохих сущностей и призывать к себе на помощь добрые. Мать считала, что он ещё слишком мал, однако всё же сын сумел выпросить у неё рецепт успокаивающего разум снадобья из трав в глубине леса и целебной мази, облегчающей боль от ссадин и ушибов, а после желал узнать ещё больше о пользе даров природы. Слишком замкнувшийся в таинственных науках шаманов, он порой спрашивал отца, неужели они втроём единственные люди с красной кожей в окружении бело-чёрных дьяволов, и если нет, где их можно найти. Но Увейти лишь пожимал плечами и отправлялся работать за гроши у мерзких слуг маниту.
Которые, не понимая делаемое им добро, бросились на него с смертоносными жалами тем ледяным вечером. Отец, хоть и вселявший в Шанкэ по большей части наивные и смутные надежды, был достоин погребения и почтения перед встречей с Великим духом. Однако маниту не дали сделать и этого, осмеяв Винону с её отчаянной просьбой. Погребальная пляска не вселяла в мальчика страха, один лишь гнев, гнев на бело-чёрных дьяволов, постепенно пожирающих его семью. Паук Иктоми, дух мятежа и раздора, ползая по его плечам и опутывая его шею паутиной уз войны, прошептал ему на ухо слово, которое на всю жизнь врежется ему в память. Сжимая в руках свой костяной нож, бесценный отцовский подарок, он ответил покровителю мести и коварства опять же только одним словом.
- Убью.
И собирался он это совершить не только над теми, чьи жала лишили жизни Увейти. Он собирался совершить это над любым демоном, рискнувшим причинить боль его безупречной, божественной матери. Он собирался совершить это над каждым злодеем и его потомками, что прибыли на их землю.