Все произошло так, как должно было произойти. Разум человека, вступающего в бой на мечах, должен быть подобен незамутненному зеркалу, чистой озерной глади.
Рёусин приблизился к этому состоянию пять минут назад, только с изнанки. Он чувствовал себя чем-то вроде бога — он был не человеком, а всей ночью, всей погоней, всем лесом... И он оставался ими, потому что они оставались прекрасными. Прекрасной была луна и скачка, поцелуй и обмен ударами, фонтан крови из шеи вражеского командира и собственный крик боли принца, и даже каждая из его царапин!
Да, он был богом, и его план работал, потому что не существовал. Огню не нужен план, чтобы гореть, а розе — чтобы цвести.
Но в тот момент, когда всадник подхватил конкубину и она обняла его, Рёусин словно враз упал с неба, как будто другие боги в приступе ревности сшибли его молнией с небосвода. Ничего красивого не было в том, как госпожа Ютанари залезала на лошадь вражеского солдата, чтобы тот увез ее далеко-далеко.
И словно в ответ на это внутреннее падение жестокая сталь вспорола грудь князя и он рухнул на земную твердь, сраженный уже рукой обычного смертного.
И все.
Он снова стал человеком, мальчишкой, потерявшимся где-то между деревней и лесом, бессилием и страхом, смертью и одиночеством.
Боль из непривычного состояния тела превратилась в страшную, гнетущую силу, топчущую, колющую, режущую изнутри и снаружи, тянущую, сосущую, рвущую, не проходящую. Но сильнее боли были грусть и отчаяние.
Пять минут назад он жил, как никогда до сих пор. А теперь он умирал.
Случилось то, что должно было случиться гораздо раньше — его бросили все. Он остался один.
Один на один с болью, с печалью, со смертью.
Рёусин заскрипел зубами, чтобы не заплакать. Сутки назад у него была семья и дом. Час назад у него был мудрый советник, верный друг и непобедимый воин. Минуту назад у него был весь мир и женщина, которая подарила ему волшебную искру, спрятанную за пазуху до лучшего момента, когда он вернется на землю.
Никакого лучшего момента уже не будет.
Последнее открытие оказалось жестоким — ты можешь готовиться к смерти или не готовиться к ней, смерть придет к тебе, не уточняя, готов ли ты.
Рёусин хрипло застонал от боли и обиды. У него осталось совсем немного времени и последнее, что он хотел — достать ту спрятанную искру, которая, он знал, была настоящей! Настоящей!
Принц почти никогда не задумывался о том, что будет с ним после смерти, куда он попадет... Он и сейчас не знал, но точно, совершенно отчетливо понимал — никогда там не будет ни ее, ни искры, ничего.
Он закрыл глаза и попробовал вспомнить вкус ее губ на своих губах, трепет двух прижавшихся друг к другу тел, сладкую, необъяснимую уверенность в том, что он — желанный, а не очередной. Но на его губах был лишь соленый вкус крови, который не давал вспомнить ничего.
Тогда князь приподнялся на локте и, прижав руку к своей страшной ране, увидел небо, звезды, а под ними — солдата, который шел, чтобы добить его.
Обиды больше не было — только тоска и жгучее желание сделать последний глоток жизни. Да еще сила привычки. Как ни крути, он привык быть князем за эти сутки.
— Славный удар! — прохрипел Рёусин, кривя губы в усмешке. — Сдается мне, ты зарубил меня. Назови свое имя и дай мне напиться воды напоследок.
Сейчас он не просил, он приказывал, как если бы это был его солдат. Залитая кровью простая юката, скользнувшая по щеке слеза — все это не имело значения. Он был даймё Ишу и собирался умереть, как даймё Ишу, получив свое последнее утешение.
Мир вокруг немного плыл и колебался, а бледные губы князя чуть подрагивали, но это была еще не смерть, еще только слабость.
Крик Айюны прозвучал в наступившей тишине звонко и отчетливо. Сейчас, находясь на пороге небытия, Рёусин не держал на нее зла. Было бы глупо, если бы она умерла только потому, что он сам умер, пытаясь ее защитить. Глупо и неправильно.
Но слова, которые она сказала, были лишними и даже наивными. Намахага наверняка назначил награду за его голову, а когда назначают награду за голову, то последнюю обычно отделяют от тела. Уж это-то конкубина могла бы знать.
Он не хотел, чтобы солдаты подумали, будто ему дороги эти жалкие минуты жизни, которые Айюна предлагала им подарить ему. Говорить было трудно, но Рёусин чувствовал, что надо что-то сказать.
— Какая чушь! — хмыкнул принц и закашлялся. — Сюда никто не придет. Вы двое — единственные, кто все видел. А знаешь, — вдруг сказал он Зубастому. — Ведь он-то привезет Намахаге красавицу, а ты — весть о том, как погиб Шин Каца. Намахага наградит одного из вас и сделает новым командиром. Но это будет он. Ты сразил меня, но тебя запомнят, как труса, чьего командира убил мальчишка, а его — как героя, поймавшего Рыжую Бестию Хиджиямы. Все дело в ней! Его словам будут верить, его возвысят, а тебя будут презирать и обходить. Как странно! Ведь ты — герой, рисковавший жизнью, а ему всего лишь повезло. Ирония! Ирония!
Ирония! Он хотел бы умереть с другим словом и другим вкусом на губах. Но смерть не дает выбирать блюда и кормит тем, что есть под рукой.