Рёусин был задумчив и погружен в свои мысли. Казалось, ни убогость пиршества, ни неотесанность крестьян, ни странность некоторых событий не смущали его или же прошли мимо его внимания.
Нельзя было сказать, что он вел себя рассеянно — жизнь во дворце все же приучила его к обязательности соблюдения этикета. Но и интересы его явно обращались сейчас где-то в иных сферах, он смотрел на падающие звезды чаще, чем на людей и, обычно евший с хорошим аппетитом, едва притронулся к похлебке и разносолам.
Человек, посвященный в его дела, но ненаблюдательный, мог бы понять это так, будто князя заботило, что солнце уже закатилось*, а клятв Кохэку он так и не услышал. Но, с другой стороны, тогда юноша поглядывал бы в сторону нижнего стола, а Рёусин почти не смотрел туда.
Из этого состояния его вывел Годзаэмон своей репликой, но и то ненадолго.
— Ты прав, — коротко ответил принц и повторил. — Ты прав. Отлично.
Но лицо его не выражало ни озабоченности приготовлениями, ни радости от услышанного. Видимо, он воспринял все это как должное.
Лишь появление Айюны несколько оживило принца. Он даже пару раз обмахнулся веером (хотя ему вовсе было не жарко). Быстрый перебор струн, казалось, заворожил его. По лицу юноши трудно было прочитать, что будит в нем эта музыка — азарт ли, волнение или трепет. Было лишь видно, что он заинтересован, как будто вспомнил что-то, связанное с этой мелодией. Рёусин не отрываясь следил за пальцами конкубины, выказывая при этом скорее интерес, чем восхищение.
Наконец, звуки сямисэна стихли, и ее виртуозная игра отозвалась улыбкой на его лице (быть может, несколько официальной) и вежливым поклоном.
— Наши гостеприимные, но опрометчивые друзья, похоже, по недомыслию забыли приготовить вам подобающее место, Айюна-сан, — произнес принц. — Лягушек не заставишь парить птицами, и нам остается лишь простить их. Однако вы напомнили о себе, осветив это место, словно упавшая с неба звезда.
И затем жестом пригласил ее сесть за верхний стол.