Верхом Рёусин сразу же почувствовал себя увереннее. Теперь он мог взирать на всех свысока, не прибегая к надменным взглядам. Хотя он и чувствовал усталость, но сама торжественность ситуации и ощущение, что у него теперь есть хоть какие-то воины, придавало бодрости. Пожалуй, лишь следы ударов Ханпейты могли рассказать о непростом дне князя, который все утро шел по полям и лесам, сражался и принимал трудные решения, но сейчас был бодр и, кажется, даже немного весел от того, что вновь оказался в седле.
У юноши не было заранее приготовленного плана, но, с высокого места осмотрев картину происходящего, он понял главное — ронин сидит взаперти. Действительно, глупо было бы сажать пленников в погреб, дверь которого можно высадить плечом.
— Окружить выход! Наставить копья! Приготовиться стрелять! — твердо и грозно скомандовал принц. Затем он подозвал к себе Кёдзи, и тот коротко рассказа об угрозах ронина, о том, что в его мече демон, что ронин не в себе и меч необходимо у него изъять и уничтожить.* Он подъехал поближе, так, чтобы находиться сразу за спинами своих бойцов.
— Рио Кохэку! — если голос ронина звучал, как рев зверя, то голос юного князя в тишине звенел, как тетива нового лука. — Ты оскорбил меня, назвав трусом, и кроме того осмелился вызвать меня на поединок. Обычно даймё не снисходит до ответа в подобных случаях. Однако, учитывая, что ты доблестно сражался за меня, и из уважения к твоему воинскому искусству, я все же отвечу тебе. Знай, что если ты решишь прорываться, тебе не выбраться живым. Ты просидел взаперти достаточно, чтобы твои глаза отвыкли от солнца, и если ты вылезешь из люка, тебе понадобится несколько секунд, чтобы привыкнуть к яркому свету. Но и без них тебя пронзят копьями и стрелами, тебя обварят в кипятке, тебя поразит магия оммёдзи и другие средства, о которых ты не помышляешь, а если понадобится, мы сожжем дом вместе с тобой. Ты никого, слышишь, никого не убьешь в этой деревне! Ни досточтимого Омомори-сан, ни храброго Годзаэмона, ни Кимико, ни ее отца, ни распоследнего крестьянина! Подумай дважды, прежде чем бросаться на дверь.
То, что все соратники были на его стороне, придавало силы голосу принца и ему самому. Он огляделся вокруг: вот добрый и мудрый прорицатель, прекрасная и смелая Айюна, верный и пылкий Годзаэмон, Кимико, жаждущая доказать свою преданность, ловкий Кирито...
— Мне говорили, ты понимаешь только язык силы. Ну что ж, думаю, мы разобрались, кто здесь сильнее. Теперь посмотрим, понимаешь ли ты язык разума. Ты говоришь, что я оскорбил тебя, заперев в подвале. Что за чушь! Теперь подумай головой: я — князь, мой долг — заботиться о моих подданных и соратниках. Идет война, Кохэку! Моя война, которую я веду против хитрого и умелого противника, я нахожусь в захваченной стране, вокруг рыщет враг, несколько вражеских солдат бежали, разнося весть обо мне по округе. Я зову своих людей, чтобы обсудить дальнейшие действия. Один из моих союзников, который и раньше демонстрировал своеволие и алчность, не является, не называя причины. Более того, он идет в дом, где сидят мои пленники. Чтобы унять свою жажду крови, пытая пленников? Или же чтобы освободить их и дать им в руки оружие? Ни один даймё, будучи в своём уме, не дал бы тебе возможность сделать это, не дал и я. Или может, тебя оскорбляют сомнения в твоей верности? Что ж, естественно сомневаться в верности наемника, который призывает продавать твоих соратников, который сыплет насмешками и спорит об оплате, часть которой уже получил. Можешь чувствовать себя оскорбленным сколько хочешь, но лишь глупец не поймет, что цель моих действий — не оскорбление, а защита тех, кто остался вместе со мной в трудную минуту.
Юноша еще раз посмотрел них, на людей, с кем он дошел до Минами. Да, конечно, все они были верными, преданными людьми, но... Никто из них никогда не заменит ему ни отца, ни матери, ни сестер, ни друзей. Один лишь Годзаэмон был другом детства, но его вид пусть и радовал, в то же время давал почувствовать горечь утраты. Он ведь напоминал обо всех тех, с кем уже никогда не промчаться верхом по улицам Хиджиямы, с кем не осуществить детские мечты о походах, женщинах, совершениях... Исход ночного сражения оставил в душе князя дыру размером со сгоревшую Хиджияму, и собравшиеся в Минами люди, конечно, помогут ему добраться до Ямато, и, может быть, даже вернуть трон, но сумеют ли заткнуть эту зияющую дыру с обугленными краями? Рёусин сильно сомневался в этом.
— Ты еще и назвал меня трусом. Что ж... все в этой деревне в той или иной мере боятся тебя. Ты — умелый боец, а кроме того еще и бываешь одержим, а это опасное сочетание. Но неужели ты думаешь, что я, Окура-но-Рёусин, убоюсь смерти от твоего меча? Я, потерявший дом, семью, всех родных и близких? Я, кого лишь долг правителя и желание мести останавливают, чтобы не броситься на меч или не сразиться лицом к лицу с тысячной армией? Ха-ха-ха! — юноша рассмеялся тихим, совсем невеселым смехом. — Ну смотри же.
Рёусин легко спрыгнул на землю и похлопал коня по шее. Ну и красавец! От прикосновения к его гладкой шерсти веяло грациозной силой, изяществом и благородной гордостью, и от этого ощущения мурашки удовольствия пробежали по спине лорда Окуры. "Недолго ты служил мне."
Молодой князь вытащил из-за пояса оба меча и отдал их Годзаэмону. На секунду сжав плечо Моридзуки и приблизив губы к уху своего друга, Рёусин тихо проговорил, хотя стоявшие совсем близко, возможно, и слышали его слова: "В моей комнате деньги. Если я не выйду из подвала, позаботься о Ютанари-сан".
Наградив Кёдзи ледяным взглядом, в котором и без способности прорицать чувствовалось: "Даже не пытайтесь мне помешать", князь, обмахнувшись веером, подошел к двери, откинул засовы, распахнул ее и спрыгнул вниз.
На лепестке,
Что на ладонь мне лег,
Не видно кровь.**
Хотя вонь искромсанных тел сразу же ударила в нос, юноша сначала ничего не мог видеть в темноте.
Но ему было достаточно знать, что ронин где-то здесь:
— Ну что ж, Рио Кохэку! Ты хотел, чтобы я дал тебе возможность убить меня? Вот я, Окура-но-Рёусин, почтил тебя своим приходом. В руке моей — боевой веер, чтобы ты не сказал, будто я пришел безоружным. Срази меня, а потом умри, как бешеный пес. Или брось свой меч, признай, что я не трус, и поговорим, как мужчины.
Рёусин и правда не знал, кто из них теряет меньше. Возможно, оба не теряли ничего.