Неизвестность и невозможность действовать стали для Годзаэмона сильным испытанием. Ветреный, импульсивный, исключительно деятельный - оказавшись в темном погребе, связанный, будто соломенный тюфяк, - парень успел искусать свои губы в тревоге. В полумраке ему рисовались ужасные казни или унижения в плену. Он видел, как горит родной замок и все в Ишикари проклинают его перед смертью.
В какой-то момент он заснул, но сон этот был короткий и тревожный, самурай его даже не запомнил. Он проснулся с резким вскриком, весь в поту. Но пробуждение вернуло его к невеселой картине мрачного земляного погреба и к веревкам на руках и ногах.
Наверху, тем временем, раздавались какие-то крики и вопли. Вначале кричали только мерзкие асигару, которые пришли вместе с той женщиной-воительницей. Ничего из тех кратких слов, которые слышал Годзаэмон, не внушало радости - солдаты лишь пинками и оскорблениями заставляли крестьян подчиняться их произволу.
Однако, в какой-то момент (он не понял, в какой именно - видимо между видением креста, на который его подымут изверги и воспоминанием о красавице-таю из борделя в Хиджияме) асигару начали звучать встревоженно. Добавились крики уже местных деревенщин. Что-то было про "демонов" и про "колдовство", но слышно было до обидного плохо. "Неужели привлеченные кровью на деревню напали они?" - подумал самурай. Он один раз видел настоящего они - когда на спор решил перепить своего соратника, веселого толстяка Кумамото, и выпил почти два с половиной сё прекрасного саке. Но тот демон был маленький, зеленый и бестолково бегал по потолку трапезной.
"Вот так судьба! Из лап злодеев-людей попасть в лапы злодеев-ёкай!" Воображение незамедлительно принялось рисовать большой котел, в котором захотят сварить хорошо откормленного и мясистого Годзаэмона мерзкие демоны.
В этот самый момент, когда он составлял предсмертную и оскорбительную хайку, дверца подвала распахнулась и его выволокли наружу. Подслеповато щурясь от яркого света, а так же от боли, которая пронзила голову в месте удара, Годзаэмон осматривался вокруг. Веревки кто-то перерезал и теперь самурай смог выпрямиться во весь рост. Растирая затекшие конечности, он с удивлением для себя обнаружил Рёусина-сама ("Не в привычной одежде, какой-то грязный и с лицом что-то не то... Неужели били?!"), залитого кровью воина ("А это кто? Такого я не помню при дворце".) и кучку связанных асигару, которых еще не успели разорвать на сотню маленьких кусочков разгневанные крестьяне.
- О, господин мой! - воскликнул самурай, становясь на колено и преклоняя голову. Ноги и голова отозвались болью, но в такие моменты можно и потерпеть. - Я невероятно счастлив видеть вас здесь и благодарить за свое спасение из вероломных лап врагов. Но почему вы здесь?.. И кто эти люди?..
Времени для разговоров не было. Пусть юный даймё и был старым другом Годзаэмона, в первую очередь ему нужно было утвердить своё главенство над этой деревенькой. Так что все разговоры откладывались на потом.
Пока принц забирался на повозку, самурай подозвал к себе какого-то вертлявого мужичка и спросил:
- Скажи-ка мне, куда эти черви могли деть мое оружие и припасы? Разузнай! И побыстрей, - устало добавил в конце, ощутив, что всё волнение последних часов навалилось разом.
Рёусин-сама рассказывал народу какие-то страшные вещи. Оказывается, Хиджияма пала, лорд Ишу убит, а в стране враги. Ужасные вести! Война, к которой Годзаэмон готовился всю жизнь, наконец началась, а он оказался на ней не в строю, доспехах или на стене замка, а без оружия, грязный, да еще с больной головой.
Незнакомого самурая спрашивать ни о чем не хотелось - от него ужасно разило потом и кровью. Да он и сам знал об этом - принялся распоряжаться по поводу дома и горячей воды. Годзаэмон и сам бы не отказался посидеть в бочке с горячей водой (видение котла они пронеслось перед внутренним взором), когда следующие слова заставили парня обернуться...
Молния поразила Годзаэмона! Или нет... Ветер вырвал слова из его рта! Как бы то ни было, самурай застыл безмолвно оттого, что приближалась Она! Айюна-сан, отрада очей и сердца, цветок Хиджиямы и вечерняя звезда...
- О-о-о, воистину, страшные времена настали, если они вынудили Вас отправиться в странствия по свету, Айюна-сан, - самурай склонился перед девушкой на одно колено и нежно взял ее тонкую руку в свою. Затем поднялся и осмотрел ее ближе. Каждое пятнышко на ее одежде вызывало боль, каждая маленькая царапина была царапиной на сердце Годзаэмона.
- Теперь я буду с Вами и не позволю никому угрожать Вашей жизни!
"Но кто же этот воин, который так нагло зовет Айюну-сан с собой в дом?!" Сердце требовало ответа, кровь залила лицо и обидные слова уже были готовы сорваться с языка, если бы не старый знакомец, непонятно откуда взявшийся здесь Омомори-сан - придворный звездочет, философ и бесполезный, в общем-то, человек. В магические таланты этого "онмёдзи" никто из друзей Годзаэмона, да и он сам, не очень то верил. Но увидеть хоть чье-то лицо, которое напоминало о старых, спокойных временах при дворе, было приятно.
"Колдун" сам заговорил с неизвестным самураем о неподобающем поведении, пусть и не в тех же красках, которые виделись Годзаэмону. Однако, этого все равно хватило мужчине, чтобы "остыть" и с улыбкой ответить:
- Омомори-сан, и вы здесь. Какие страшные новости поведал наш господин! - кивнул в сторону телеги. - Все настолько плохо? Признаюсь, мне не терпится расспросить вас подробней обо всех событиях и встретиться с теми, кто остался на холме.