Принц лишь бросил в сторону ронина надменный взгляд. Головорез, конечно, задел его своими словами, но сказать такое — что между безродным фехтовальщиком и принцем Ишу нет разницы — можно было лишь крепко забывшись.
Рёусин хорошо понимал, что его шансы добраться до Ямато невелики, но он был уверен — если его голова окажется на пике, люди будут вздыхать и говорить: "Вот наш молодой господин, Окура, он был бы нам хорошим господином. Уж лучше, чем эти угнетатели". А если голова Кохэку, или как там он прозывался, окажется воздетой на копье, люди только скажут: "Поймали еще одного разбойника. И когда только всех этих убийц переловят." И это была важная разница. Та разница, которая не позволяла мальчику опустить руки и сдаться.
Ронин был парией. Неважно, сколько лет пройдет, кому он будет служить — его честь останется запятнанной.
Принц был надеждой.
Во всяком случае, он сам так считал.
И конечно, насчет отца безумец нес полную чушь — отец Рёусина был воином, а воины должны погибать в бою. И доля сыновей — не беречь отцов, и не лишать себя жизни из-за их смерти, а мстить за них.
Потому принц решил не отвечать заносчивому негодяю. Раз тот надумал дать присягу, значит рано или поздно ему придется вспомнить те времена, когда честь и долг были для него не пустыми словами.
К тому же, его отвлекла Айюна.
Говоря с советником, ронином или торговцем, юноша старался представлять, что и как сказал бы его отец. Со всеми — но не с ней. Он ненавидел ее, презирал, но все это было из-за отца. Из-за отца и из-за матери.
Рёусин уже набрал в грудь воздуха, чтобы уничтожить ее, чтобы язвительно спросить, не та ли это удача, которой так не хватило моему отцу?
Но тут яркой вспышкой пришло осознание: его отец умер. Его мать, должно быть, тоже умерла. Насовсем. Их больше нет. И вот эта женщина, которую он ненавидел и презирал долгие годы — теперь единственный человек, который связывает его с отцом. Омомори-сан — мудрый, вежливый, но он — не от мира сего, он был хорошим советником, но никогда не был другом отца.
Рёусин почувствовал страшное одиночество. Все эти люди — жестокий ронин, хитрый торговец, усталый советник, исполняющий свое предназначение — они были ему чужие. Он с небывалой силой ощутил притупившуюся было тоску по утраченному дому, по семье.
Плохой ли была Айюна, хорошей — она была частью этой семьи, ее тенью, ее проклятием, ее вторым дном.
Слёзы сами собой стали наворачиваться на глаза, не слёзы детской обиды, а сжимающая горло жгучая горечь утраты всего, что было ему дорого. Ему захотелось выйти в поле, раскинуть руки и ждать стрел, лишь бы не чувствовать этой горечи. Но нет, это было еще тоскливее. Он почувствовал, что если так и будет стоять, то бросится в объятия этой женщины и разрыдается, как маленький.
Но нельзя было показать ронину слабость, да и всем остальным тоже. И нельзя было сделать ничего из того, что он сделал бы раньше.
Да, теперь он — даймё, а даймё не пристало воевать с любовницей отца. Как ответил бы лорд Ишу? Засмеялся бы раскатистым смехом и обнял ее? На такое, конечно, молодой принц был сейчас неспособен. Но что-то он должен был сделать, молчание слишком затянулось.
Рёусин словно невзначай поправил шляпу, прикрыв лицо, чтобы никто не заметил, как покраснели его глаза, и протянул один из мечей рукоятью конкубине.
— Благодарю, Айюна-сан. Удача принесет нам всем победу.
Его голос немного сорвался, но он все же постарался, чтобы слова прозвучали как можно тверже. Не хватало еще, чтобы кто-то из них решил, что он боится сражения.
Принц подождал пока наложница повяжет ленту и сдержанно поклонился.
— Дадим еще немного времени вашему торговцу, Омомори-сан, и начинаем. И дайте мне веревку. Я сам привяжу ее к дереву.
Хотелось хоть чем-то занять себя.