Снежная безмолвная пелена, скрывшая землю. Ее холодный полог искрится под случайными лучами солнца, что осторожно проглядывает сквозь облака. Небо, до сих пор серовато-белое, исполосовали рваные раны. Словно какой-то безумный и огромный зверь ударил своими исполинскими когтями, не в силах терпеть соперничество неба и земли в оттенках белого. Сквозь рваные дыры видно голубое небо. "Льдистое", хочется сказать, так и вертится слово на языке. Просто потому, что мороз не дает о себе забыть.
Пар от горячего дыхания оседает инеем на шарфе. Он хрустит белыми иглами на бороде, почти моментально тая от прикосновений кожи.
Вокруг - молчаливые ели, засыпанные снегом так, что почти не видно, какого они цвета. Прочие деревья кажутся вылепленными из снега. А он скрипит под копытами лошадей, под полозьями тяжело нагруженных саней южан.
Густав прикрывает глаза. Приспустив шарф, он осторожно вдыхает. Воздух обжигает его нос изнутри, кусается, обдирает горло словно крепкий напиток. Морозный воздух ничем не пахнет, несмотря на то, что их путь длится уже неделю. Запах пота, запах грязи, запах лошадей - холод не позволяет ничему занять место рядом с собой.
За это охотник и любил зиму. Он любил и осень, и весну, и лето, конечно же. Но его кровь, безымянная, кровь сироты, потерявшего свои корни, говорила ему: лето должно быть коротким. Лето - это миг, яркий карнавал Мира, словно те, что устраивают в солнечной Тарилье. В то время как Зима - полноправная хозяйка, вступающая в свои права в середине осени и неохотно уступая теплу лишь к концу весны.
Как всякая добрая хранительница дома, Зима любит порядок. Поэтому снег скрывает все, словно накрахмаленная скатерть скрывает старую столешницу. Словно новые белые занавески, которые украшают до того кривоватое и безликое окно. Снег укроет всю грязь, все нечистоты, которые есть в мире, до поры.
Так же, как всякая женщина, она любит украшения. Потому и появляются везде звонкие прозрачные серьги-сосульки, зеркала-озера. Застывают причудливыми диадемами ледяные наросты на черных ветвях деревьев после ледяного дождя. Лед сохранит все то, чему должно распуститься весной, словно прочный щит.
Зима добра. И этой в своей доброте она дарует легкую смерть тем, кто оказался не готов к ее приходу. Замерзнуть - будто уснуть после долгой труда. Последний сон становится сладким, в объятьях Зимы.
Густаву не нравилось на юге. Он бывал там, много где. Там, где была родина Рихтера и дальше. Солнце, поначалу ласковое, и дарящее зелень, начинает жалить все сильнее. И вот уже вечнозеленые и сочные долины, в которых урожай собирают по несколько раз за лето, сменяются пустыми степями. А потом, на далеком юге, подступает Великая Пустыня До'Араск, чьи песка не терпят жизни почти как снега дальнего севера. Оттуда явился Гатуу и Кроц помнил, с какой тоской вспоминал о смертельном жаре старый демон.
Заносчивые горбоносые торговцы, охранять которых подрядился охотник, были из Мжура. Он знал этот народ. Почитавшие себя властителями песков, они жили лишь на пороге Великой Пустыни. Они напоминали Густаву бедняков, что построили свой шалаш возле врат Благословенного Города и горделиво рассказывающих проходящим крестьянам, что они видели все красоты мира.
Сейчас ловец вновь натянул на свой нос шарф. После нескольких мгновений, замерзший было кончик носа начало пощипывать от притока крови, но Густаву уже было не до этого. Он разглядывал фигуру, что машет им, стоя возле деревьев. У Кроца отличное зрение и в прозрачном морозном воздухе он замечает незнакомца практически одновременно с Баббу.
"Разбойники?" - лениво думает Густав. Но, задумавшись, отметает эту мысль. Если только не совсем дураки, надеющиеся на шальную удачу. Не разбойников опасается Густав. Потому, покосившись на женщину, что составляет ему компанию в охране этого небольшого каравана, он делает останавливающий знак рукой выходцу далекого юга.
- Обожди, - говорит он и его низкий голос хрипло и глухо звучит из-под шарфа. Охотник аккуратно проверяет, хорошо ли выходит из ножен бастард. Затем, достав из сумы небольшой самострел, он закладывает в ложе стрелку болта и вручную взводит тетиву.
Коснувшись рукой в перчатке замотанной шарфом шеи, Густав слегка прикрывает глаза. Он вновь распахивает глаза, всматриваясь в лес вокруг себя, в снег перед ними, в далекую фигуру. После чего кивает воину пустыни.
Можно ехать.