Утро в Жукертауне - самое шумное время. На ночь глядя в Пустоши никто не двигает, все банды разъезжаются по утрам, с криками, рычанием мейнов и байков, руганью, песнями и пальбой в воздух. Стонут пленники, отхаркиваются пережравшие местной браги бойцы, крикливо торгуются за груду хлама на колесах два доходяги, сволочатся над чьим-то трупом в канаве собаки, да стонет за жестяной перегородкой под каким-то бойцом девка. Все круто, все спокойно, жизнь идет своим чередом. Здесь относительно безопасно, здесь не могут так запросто завалить, здесь не двинешь ноги от жажды, радиации, не поджаришься на солнце. Тут, бля, безопасно. Но если дела твои здесь окончены, то седлай коня и пиздуй в Пустошь.
Жратву, воду и прочие припасы доставили прям к краулеру еще с вечера. Хозяин "Двенадцати пуль", получив из депозита Зулкара свою плату, радостно добавил от себя еще канистру спирта и, ощерившись в улыбке, где пробелы меж гнилых зубов сочетались с железными вставками, пожелал богатой добычи. Выпустив в жаркое небо облако дыма, тронулся дьявольский байк Зулкара, за ним двинулись остальные тачки, в конце колонны двинул внушительный, словно бегемот в железе, краулер Лектуса.
У восточных ворот незнакомый караульный-жукер, окинув наметанным взглядом убывающих, поинтересовался у Зулкара:
- А банда-то твоя новая как называется?