- Проклятые...
- Слепые.
- Отверженные.
- Никогда не видеть вам света солнца.
- Никогда.. никогда...
- Не вдохнуть чистого воздуха первого рассвета.
- Никогда...
- Не ощутить под ногою босой травы юной свежесть.
- Никогда..
- Не расправить плеч, не скинуть тьмы бремя.
- Не скинуть...
- Угасла последняя надежда. Ушла вера.
- Ушла..
- Вам не открыть нужной двери.
- Никогда.
Их голоса врывались в голову. Вонзались острыми осколками в глаза. Слепили, не давали сосредоточиться. Безумный хор вытеснял рассудок, отравлял разум. Раскалывался череп, излишне крепко стискивались челюсти. Напитанное светом свечей пространство вспарывалось, разрушалось. И не было спасения. Ни снаружи. Ни внутри себя.
Никогда.
Это слово звучало неумолкающим фоном. Это слово стало основой. Непреложной истиной нового существования во мраке.
А старик молчал. И взгляд его был пуст. Мертвец обладает большей волей к жизни, чем этот иссохший древний дед. Будто нет его здесь. И не было никогда. Мираж и сон, отравленная голосами реальность. Все смешалось и сплылось. В бесконечных лабиринтах подземных катакомб. В мире, где макушку попирают каменные своды, держащие на себе храм гнилой веры. Где по бокам давят стены отринутого, хранящие кости ушедших в тени. Где снизу течет и пульсирует кровь самой земли, опаляя жаром недр.
Арис бросается вперед и пламя ближайших свечей припадает в страхе. Движения его стремительны. Блестит на острие клинка смерть. Разящая сталь, что ни разу не подводила. Не обманывала. Единственная истина мира живых, где каждый глоток воздуха покупается болью и потом. Где место под солнцем надо заслужить и отвоевать. Все просто. Ты сильнее – ты выживешь. Ты слабее – сгинешь.
Стремительно сокращается пространство, а время замирает, припадает к самому пыльному полу. К истлевшему от вечности ковру. Где-то позади остается оклик Айлин. Ее звонкий голосок, прорывающийся сквозь гул нестройного хора масок. Но это уже не имеет значения. Теряет смысл. Лезвие отражает лицо своей цели. Шею, укутанную густой белоснежной бородой.
И кажется вдруг – нет решения более правильного. Нет выхода более верного. Только так можно заткнуть их. Только так можно разрушить заколдованный мир извечной, глубинной тьмы. Разломать оковы, освободиться.
Усталость сводит судорогой пальцы. Усталость наливает ноги свинцом.
Последнее усилие. Один лишь только взмах.
Он не сопротивляется. Не дергается. Он мертв. Многие века. Тысячелетия. Его жизнь – давно сгнила. Его плоть – муляж. Безвольная кукла прошедших эпох. Безликая тень былого.
Только отчего голоса становятся громче? Отчего крик их врывается в уши, острыми лезвиями просачиваясь сквозь барабанные перепонки? Проходит рябью по коже. Вот-вот и не останется сил. Вот-вот и ты останешься здесь с ними навечно. Одной из бесчисленных масок. Очередной скульптурой темных мастеров. Твои щеки покроет мерцающая мозаика. Твои губы отшелушатся пылью. И вольется лицо в море таких же. Пойманных однажды в силки.
До последнего удара – один миг.
И старик поворачивает голову. Мучительно медленно, со скрипом в иссохших суставах. В сухих костях.
Один миг.
А ты понимаешь вдруг – он видит. Он слышит. Он все еще здесь.
Один миг.
Касается верный клинок седой бороды. Проходит сквозь, оставляя после себя серебряные блики осыпающихся волосинок. И чувствуешь – плоть. Тонкая кожа. Вот-вот оросит алая кровь этот мир багрянцем. Вот-вот оживит краской новой и свежей. И запах ржавого металла привычно войдет в легкие.
Один миг.
Мертвая бездна пустых глазниц обжигает, проникая в недра души.
И мир рассыпается вместе с серебром.