Герион чувствовал себя рассеянным. Улыбки и смешки здешних мельтийских жрецов действовали на него расхолаживающе. Все эти эльфы были настолько легки и непосредственны, словно в целом мире не существовало ничего кроме радости и веселья, и никаких других забот кроме поисков новых чувственных впечатлений, да подготовки к очередным праздникам. Будто не было вовсе горя и зла, не было убийств и болезней, войн и нашествий чудовищ. Причем, в их поведении не ощущалось ни рихта фальши, равно как и безумия или, быть может, самообмана. Они были так естественны, так абсолютно органичны в своем мироощущении, что наверное поэтому казались прекрасными. И хотя Гериону такое видение жизни не слишком подходило, он принимал его. Казалось, даже немного заражался им на какое-то время.
Особенно сейчас. Когда в нем самом что-то переменилось. Словно заладилась некая новая связь между внутренним миром и внешним, отличная от всех, что уже присутствовали раньше. Какая-то новая краска, вписанная в паллитру окружающего, не оставляющая его равнодушным.
Теперь чаще чем раньше ему хотелось любоваться красотой - лесом, небом, звездами, птицей, цветком... Однако еще чаще - словно бы невзначай - тонким абрисом пленительного лица Миралиссы, когда та, склонив голову, застывала в задумчивости, глядя на пламя вечернего костра.
Он чувствовал волнующий трепет в душе и радовался ему, как услышанной вновь, спустя долгое время, любимой песне. Он знал что это, знал его природу. И не торопился. Наоборот. Ценил каждое мгновение. Включался в причудливую игру взглядов, слов и даже, подчас, внезапных нечаянных прикосновений. В эту забаву играть было тем интереснее, чем более неожиданными для самих игроков оказывались их собственные ходы, ведомые внезапной эмоцией и инстинктом. Однако повысить ставки он не спешил. Почему? Возможно потому, что нередко его посещали тревожные мысли, которые резко и больно "возвращали с небес на землю".
Рожденные под такими разными звездами, с судьбами предначертанными столь непохоже, могли ли они шагнуть дальше легкой дорожной интрижки? Но если нет, вернешься ли потом к себе прежнему? Захочешь ли, сумеешь ли?
Ее руки по-дружески игриво и настойчиво увлекали его в головокружительный радостный пляс. Ей было хорошо здесь, он чувствовал. Светло, привольно, интересно. А раз так, то он хотел остаться здесь подольше. Люди ушли, разбрелись кто куда по своим важным людским делам. Зато эльфы могли бы вдоволь поиграть в кругу своих сородичей, проникаясь их легкостью и молодостью. Пусть этот миг будет их сказкой. Пусть он даже никогда больше не повториться, но пусть он будет. Пусть.
- Конечно, херин Миралисса, - весело воскликнул он, по-эльфийски ловко кружась с ней все быстрее и быстрее, словно их подхватил маленький озорной вихрь, - с радостью! Ведь если кому-то поможешь, то в итоге непременно что-то обретешь!