Это конец. Теперь уже точно. Осталось совсем чуть-чуть. И все. Без почестей. Без славы. Без песен и слез. В темноте. В беззвестности. В одиночестве.
Превозмогая оцепенение, передвинул вперед тяжелую, будто гранит, руку. Вцепился в холодную землю скрюченными неслушащимися пальцами. Напрягся. Зубы стиснул. И потянул свое лежащее плашмя тело вперед. Медленно. Со скрипом. Со стоном из пересыхающей глотки. Дотащился. Уткнулся лбом в руку эту, до которой дополз с таким невероятным трудом. Задышал глубоко и часто, дух пееводя. Какой смысл? Сколько он еще преодолеет, прежде чем затихнет навечно? Метр? Два? К чему эти мучения? Не лучше ли признать уже, что облажался в последний раз? Сдаться этому яду, что бежит по венам и полностью лишает сил, прижимает к земле неодолимым весом огромной каменной глыбы, забивает суставы вязкой смолой, а мысли - густым маревом серого тумана. Просто бросить все, лечь спокойно, вспомнить что захочется из былого, улыбнуться и умереть...
Но как?
Как, если никогда не сдавался?
Очень трудно, почти невозможно, преодолеть мертвящее дейтвие яда. Но еще труднее преодолеть собственную природу. Изменить себе. Своей упрямой беспощадной сути, которая толкает тебя вперед не смотря ни на что. Ей плевать на преграды, на целесообразность, на твои жалобы и мольбы. Даже если откажут руки и ноги, закроются глаза, оглохнут уши, она будет биться за жизнь и переть вперед, покуда не угаснет в потемках засыпающего сознания последняя маленькая мысль - "Я еще жив".
Он тащил себя вперед, еле ворочая немеющими охладевающими конечностями. В ушах, то что-то шелестело, будто сыпался откуда-то сверху сухой шершавый песок, то ритмично ракатывалось ударами гонга, сперва будто издали, затем все громче, пока не оглушало грохотом до боли на несколько мгновений. И все начиналось заново.
А потом он услышал...
- Ты только глянь на него, - тоном полным восторженного злорадства произнес хрипатый грубый голос, - Это самый доверчивый дурак из всех, что рождались на этом свете. Да он наивнее той эльфийской девственницы!
- Какой еще девственницы? - спросил другой голос, столь же грубый, но более высокий и мерзкий.
- Ну той... Что впустила в дом двоих орков переночевать во время перемирия.
- Хрр-р... тха-кха-ха...
Герион поднял голову. Над ним кто-то стоял. Двое. Проморгавшись в мутном мареве, он словно бы разглядел их. И не поверил своим глазам. Гархат - один из вождей орочьего клана Красного камня. Но как это возможно? Ведь он много лет назад убил его! Второй - тоже знакомый. Урза. Гоблин-разведчик. Командир отряда диких наездников. И тоже покойник, вроде бы. Неужели эти гадкие рожи встречают его на входе в царство мертвых?
- Вот идиот, - продолжал Гархат, издевательски посмеиваясь, - Это ж надо, довериться скавену, обосраться и угодить в плен, а потом, как ни в чем не бывало, снова испытывать судьбу...
Герион в ответ сдавленно застонал. Заскрежетал зубами. Боже, до чего же он беспомощен сейчас!
Массивная зеленокожая морда приблизилась и повисла перед ним, дебело скалясь.
- Ой-ёй-ёй... Ты бедняжка... Какие же они монстры, эти скавены, какие обманщики... - гадко засюсюкал Гархат, - А ты у нас такой бла-ародный, ёпта, такой несчастный... Разве можно так с тобой поступать? Это невежливо, нечестно - нельзя! Фу-фу-фу...
Это был настоящий ад. Он не мог выбраться. Не мог это остановить. Не мог защищаться. Вынужден до конца испить ядовитую горечь поражения и унижения.
"Великий Орднунг, почему ты меня оставил?.."
- Жалкий выродок, ты еще сопротивляешься. Ползешь, - нашептывал ему Урза, - Не оставляешь надежды... А ну-ка, попробуй теперь так!
Выброшенная вперед рука полыхнула адским пламенем боли. Жуткий зазубренный ятаган обрушился на пальцы. Отсек их сразу несколько, оставив на земле, кроме одного, безымянного, что теперь волочился за рукой на привязи из окровавленной кожи.
В глазах потемнело.
Если бы только мог он встать и драться. Тогда б вскочил, легконогой ланью, взметнулся ввысь быстрокрылым ястребом, хлестнул бы точным ударом ноги с разворота. Свалил бы одного врага, тут же напал на другого.
Вот он парирует все атаки, ловко уворачивается от взмахов тяжелых ручищ орка, и наконец, словно ниоткуда вырастает прямо перед зеленокожим, сходу нанося один рассчитанный неотразимый апперкот прямо тому под подбородок. Трещат, ломаясь, шейные позвонки. Гархату уже не до драки.
Ах если бы все случилось именно так...
Кровавый след тянулся за раненым телом. Герион погибал. Старые враги глумились над ним, разили ятаганами, увечили. В конце-концов он не выдержал. Его дух - некая жизненная сила внутри, вобравшая в себя все эльфийское - красоту древних лесов, звонкое журчание ручьев, аромат трав и цветов, волшебство эльфийских песен и стихов - покидал бренное тело. Прежде чем умереть, он испустил долгий дикий вопль. Звезда Гериона Тилуриеля закатилась.
И вдруг очнулся. Замерзший, оголодавший, но живой. Он был один. Враги исчезли, а может их и не было вовсе. Впереди в неверном подрагивающем свете свечки поблескивали эфесы его мечей. Остальные вещи были тут же, аккуратно сложенные.
Доверие. Кирчфхесс не обманул.
Собравшись, Тилуриель всмотрелся в чернильную тьму перед собой. Она ждала. Ждала когда он сам шагнет ей в пасть.
Герион поднял свечу. С серебряным звоном извлек из ножен меч. И двинулся вперед, бесшумно, как привык уже давно.
Свеча почти догорела. Пора возвращаться.