 |
|
Держась левой рукой с поломанными пальцами за кровоточащее правое плечо, я как-то грустно смотрел на карлика. Меня немного пошатывало после хорошего удара о стену, благо, что та была деревянной. Вообще, моя удачливость за последние два дня уже выходила за любые мыслимые рамки – то кол в груди, то ухо подрежут, то пальцы себе же переломаю, то руку покусают, то просто как будто бы невзначай заденет. Еще и ребра, кажется, не в порядке… Нет, конечно, мне и раньше в этой жизни доставалось, тому способствовала моя неугомонная задница, но вот так, чтобы за два дня столько всего – нет, подобное было впервой. Я неудачник?.. Я покачал головой, глядя на целого и невредимого карлика, лежавшего посередь выхода. Нет, я еще какой удачник. Я должен был уже минимум четыре раза погибнуть. А вот он, бедняга, помер с первой же опасности… Все в порядке у него, только кровавое пятно на груди. И нет, мне не особо было жаль уродца – сам нарвался, но это было грустно, а не весело, что умер кто-то еще. И тому виной были мы. Тому виной был я. Решив, что на этом угрызения совести можно было закончить, я обернулся и пошел к своим. На полу чернело пятно гари. Отвратительно пахло паленым мясом. Мне, конечно, не впервой было морщить нос от этого аромата. В последние годы только им и воняло на улицах, а безвольный труп казался естественнее живого человека – спасибо тебе, подруга чума. Но я не ожидал, что средоточие света окажется из такой скверно пахнущей плоти. Тот еще засранец. - Вы как? Все живы и здоровы? – я весело улыбался. Мы справились, как-никак. И, судя по всему, больше всего досталось мне, чему я был искренне рад. Пускай там трепыхает Лэнса – на нем заживает, как на собаке. Протянув раненую руку Веге, чтобы помочь ей подняться, я посмотрел на леди,пытавшуюся успокоить своего Бела, и улыбнулся еще шире. - Спросите Виранту, как убить свет! – воскликнул я задорно. – И она ответит, что его надо взорвать к чертям собачьим! Леди, Вы молодец. В поле моего зрения оказалась обгорелая кость, и я задумчиво на нее поглядел, а затем и на другие кости… - Так все-таки это был человек?.. А мне показалось, реально оживший костер. Неплохо они постарались – отдам им должное. Лирическое отступление:Мне вспомнилось, как потом, вдоволь набегавшись и насмеявшись, мы сидели всей компанией вместе с Питом и добивали последние деньги. И вспоминали все случившееся. Как, например, Пит однажды швырнул в Хэнка свой костыль, но промазал и влепил им Джиму по горбу. А мой брат, обычно спокойный и тихий, никогда не участвовал в нашем развлечении, предпочитая попивать свой эль за барной стойкой, и потому в тот раз он совсем нас не понял.
И уже это Пит Сильные Руки, весело хохоча, пытался упрыгать на одном костыле от разъяренного Джима, у которого в голове что-то переклинило, и он, белый от ярости, матерился редчайшими словами, которые я от моряков-то не слышал, а от него - и подавно. Мы потом еле оттащили его от Пита, которого братец яростно колотил костылем по плотным бокам.
Вы, скорее всего, как умные люди не поверите, но это мы тогда придумали слово «накостылять». А уже потом из «Лихих Овец» оно разлетелось по Лондону. И даже здесь, в Германии, спустя лет шесть или восемь, я его встретил, но меня, конечно, признают за лживого наглеца, если я попытаюсь приписать себе авторство…
И вот, мы не раз вспоминали эту историю, а Джим, сидевший, как обычно, с краю, смущенно улыбался, смотрел куда-то в сторону, да и пил свой любимый эль. Я чувствовал – он гордился собой. Ведь он взял и постоял за себя… хоть раз. А я над ним смеялся, хотя, конечно, он был большой молодец…
Мне захотелось вернуться в Лондон. В «Лихие Овцы» или можно было даже в «Пьяного Капюшонщика». Там как-то все было не так мрачно и пугающе… Там Пит пил вместе с нами, и был нам другом. А здесь – сплошные враги, пытающиеся нас прикончить. И сами помирающие на глазах, словно мухи.
В Лондоне было куда лучше. Но двадцать одна меня туда не пустит.
|