В пяти милях к северу от Сарагосы
12 октября, 1213, два часа по полуночи
Узкая дорога, почти что тропа извивалась между зарослями молодого орешника. Овалы листьев взмывали вверх, а потом вторили движению лошади, которая неслась во весь опор. Юноша в седле не знал, куда ведет эта дорога, и не думал об этом. Скакун нёс седока прочь от города, наполненного кровью, смертью и многими горестями. Юнец был непривычен к седлу, его руки были мягкими и не знали поводьев. Животное уже полчаса непрерывно скакало. Сквозь гулкий стук копыт ритм начал сбиваться, а сквозь дыхание кобылы слышались натужные хрипы.
Тропка дальняя не вела по вишнёвому саду, но юнец умудрился заплутать. Пред его очами предстала небольшая полянка, где он поднялся в стременах и прислушался осаживая скакуна. Далекий стук копыт погони ворвался в его голову подобно грохоту горной реки. Юноша попытался пришпорить лошадь, чтобы опять пуститься наутёк. Скакун предательски заржал, сделал пару неуверенных шагов, и, жалобно хрипя, тяжело завалился на бок. На изорванных мундштуком уздечки губах запузырилась кровавая пена. Посредственный наездник успел в последний момент выскочить из седла на землю, издал протяжный стон, переходящий в почти звериный рык. Юнец склонился над шеей скакуна. Несколько протяжных мгновений и остатки жизни вместе с последними каплями крови покинули лошадь. Утерёв запястьем клыки да сплюнув шерсть, юноша ступил в лес.
Стук копыт лошадей преследователей становился все громче, но посредственный седок не собирался сдаваться так просто.
***
У стен Сарагосы
5 октября, 1213, четыре часа до полуночи
Этот храм нельзя было не заметить, подъезжая к воротам крепостной стены Сарагосы. До Вас доходили слухи, что в этом городе не стоит задерживаться надолго. Пришлые Сородичи слишком быстро знакомятся здесь со своей последней луной. Но это...
Базилика-де-Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. Церковь Святой Девы Пилар. Имеющий уши да услышит! Нечисть ступившая в тень этого святого здания, вспыхивает пламенем, а голодная почва с удовольствием принимает пепел глупых или неосторожных порождений Каина.
Где-то здесь ещё есть «Яма». Да-да, именно с большой буквы! Уважение к этому месту и животный страх, доносились до путешественников каравана ещё за несколько месяцев до того как они увидели на горизонте сам город. Как бы не драл глотку герольд да не изгалялся трубадур, призывая к вниманию, полное название, которое обычно использовали официальные лица города во время казней, еще не успело укорениться в говоре местного населения. Большинство людей называло место просто «Яма», а некоторые и вовсе шёпотом, осеняя себя пятком-другим крестных знамений.
Сначала пошла молва, что в бывшем так долго под мусульманами городе осталось слишком много верных Полумесяцу людей. Корона Арагона исправно получала хороший барыш от этих людей, сумевших приспособится к серьёзным изменениям. Но когда ушей властьдержащих достиг другой слушок!!!
Началось всё довольно обыденно и просто. Двое богатеньких дуралеев не поделили хорошенькую невесту. а потом один обвинил другого в сатанизме, продаже души дьяволу и чуть ли не занятиями колдовством. Даже место ужасных прегрешений молодчика нашли! Почему «Яма», продуваемая всеми четырьмя ветрами да просматриваемая со сторожевой башни, вдруг была облюбована демонопоклонником было решительно непонятно. А может и не была облюбована, а место было выбрано наугад? Семья и несчастный дуралей были спасены посредством исцеляющего душу пламени. Но кому-то этого показалось мало!
С начала этого года против катарской ереси в «Яма» сожгли уже больше четырёхсот человек. Отсчет начался с катар города, которых было всего несколько десятков – большинство успело бежать до прибытия крестоносцев, зная, что город не будет защищаться. Потом на костры пошли те, кто хорошо спрятался среди местных католиков. Таковых находили до сих пор. Не всегда настоящих катар, но всегда виновных. Большинство плененных в сражениях катар, которые попадали в Сарагосу, тоже в конце концов находили свой путь в «Яму». Каждый слышал о Арнольде Амальрике или Арно Амори.
Бывший папский легат «прославился» при резне в Безье словами «Убивайте всех, Господь распознает своих!». Правда, ныне лютый церковник осел в Нарбонне. Находить же врагов истинной христианской веры и искоренять ереси, наводить порядок да окормлять паству в был назначен Алонсо «Дуо» Диас. Свежиспечённый архиепископ Сарагосский очень уж понравился Арно Амори, а потому «Яма» не знала недостатка в еретиках да грешниках.
Сэр Марино и брат Андреас проезжая к воротам Сарагосы мимо Ямы невольно отвели взгляды в сторону. Сказать, что просто мысль о казни в огне для Каинитов была особенно неприятна, было бы очень большим преуменьшением того, что они на самом деле чувствовали.
Караван прибыл к стенам города прошлой ночью и до утра ожидал посланцев принца Сарагосы, которые так и не появились. Днем в уже разбитый лагерь прибыли официальные лица города, собравшие необходимые подати и огласившие правила для пассажиров каравана. Христианские и иудейские купцы получили право на торговлю на рынке внутри городских стен, мусульмане могли торговать только в лагере и не имели право покидать его границы(впрочем можно было попытать счастья в хлипких жилищах изгнанных последователей Пророка). Не очень обычная поблажка для иудеев объяснялась обширным влиянием еврейской диаспоры в Сарагосе, которая отличалась небывалой многочисленностью. Серьёзные ограничения касались и оружия. Христианам позволялось иметь при себе короткие клинки не длиннее двух ладоней, а иудеи-воины и вовсе должны были обойтись только дубинами да палицами. Арбалеты и луки были запрещены. У одной из городских стен ютилось несколько десятков хибар мусульман, которые решили остаться "в городе", но не желали платить баснословные барыши или не имели тесных связей с правителями.
Среди городских чиновников, прибывших днем, тоже не оказалось посланцев принца, что уже вызвало беспокойство. Вентру Флавий Сидонис с изгнанием мусульман вернул былую власть в городе, но даже он за годы изгнания не мог позабыть принятых в обществе Сородичей традиций.
До прихода римлян в этом месте существовало небольшое и незначительное поселение кельтиберов Сальдуба. В I веке до н.э. император Август основал колонию, названную Цезария Августа, сделав её столицей местных владений Рима и укрепленным военным пунктом. Помпоний Мела называл ее "наиболее зрелищным из внутренних городов Хиспании Тарраконенсис". Новая колония привлекла внимание каинитов клана Вентру, объявивших ее своей.
Захват Альфонсо I Арагонский захватил Сарагосу в 1118 году. Население города и окрестностей, насчитывающее до этого всего несколько тысяч человек, за пару-тройку лет увеличилось почти вдвое. Тому было много причин. Множество новых жителей появилось здесь, спасаясь от костров и мечей Альбигойского крестового похода. Здесь какое-то время стояли войска, шикуя на остатках былого величия мавров.
Альбигойский крестовый поход кардинально изменил население Сарагосы. Сохранившийся да увеличенный водопровод и канализация, учрежденное в городе собственное архиепископство тоже способствовали повышению численности населения.
Движение через крепостные ворота города не прекращалось даже ночью и стража у ворот не обратила особого внимания на двух рыцарей и нескольких слуг. Воители, конечно, поплутали. Город здорово изменился. В пересечениях кривых улочек, десятках новых домов, лавочек да мастерских было нетрудно заплутать. Ни брат Андреас, ни сэр Марино не бывали в Сарагосе до сей ночи, а сам Силлак наотрез отказался покидать караван. Вспомнив поучения Равноса, два рыцаря наконец отыскали особняк Флавия Сидониса. Или, точнее, то, что от него осталось.
Убежищем Вентру Флавия служила добротная каменная вилла – один из немногих сохранившихся реликтов времён, когда и Сарагосы-то не было, а местечко называлось Цезария Августа. Говорили, что особняк принадлежал ещё смертной семье Вентру. Когда-то величественное здание, окруженное садом и лужайками, теперь представляла собой груду обугленного камня. Судя по всему, пожар случился буквально несколько дней назад.
Именно эту новость поведали двое рыцарей Силлаку и собравшимся у традиционных жаровен Каинитов.
- Мне право слово нечего сказать, - выслушав Адреаса и Луку, пробормотал Силлак с каменным выражением лица.