Миссия окончилась провалом. Последнее задание очень сильно сказалось внешне на Игоре. Тому были виной и потери, и их бессмысленность в итоге. За все в ответе был он. Что это было? Некомпетентность? Потерял навык полевого руководства, пока возился со своими неофитами и послушниками, забыл, как в 2006-м руководил облавой на логово вудуистов в общежитии РУДН? Или же просто устал, что непозволительно офицеру даже его уровня?
Ответ, наверное, знали только Суямов со Щербой. А может - только Будда.
Зима, во всяком случае, его не знал.
Несколько дней он бродил, потерянный, по московской базе ГСМН, негромко клацая деревянными сандалиями и держась рукой за выданный амулет. Глаза запали, небрит несколько дней. Разве что не вонял, но телесные запахи после определенного уровня посвящения почти не задерживаются на человеке.
Игорь здоровался с коллегами, давя улыбку, слушал сочувственные слова своих подчиненных, однако в душе у него не было покоя, слова не находили утешения. Скажут - расклеился, тряпка, а не командир. И будут правы, отчасти. Потому что души эти, которые погибли там, каждую ночь стучались в дверь комнаты. Нет, это были не фантомы, не призраки, спектральную проверку на наличие эктоплазмы он проводить еще умел. Скорее, психологическое. И никак он не мог найти покоя.
В один из дней, Игорь вышел из своей квартиры с небольшим кульком в руке. Невидимый наблюдатель мог бы проследить его путь, по городу, как Зима добирался через метро, разглядывая силуэты живых и не живых в темных стеклах вагонов подземки. Как сидел, сложив руки на коленях, в трамвае. И как постучал в обитую железом, но деревянную дверь будки часовщика где-то в Капотне.
Дверь открыл седенький старичок, небольшого роста, заросший седой бородой. Простенький пиджачок, ветхая кепка на голове, однако из-под козырька смотрели ярко-зеленые, пронзительные глаза, не потускневшие с годами.
- Игорек. Давно не заходил. Ну, проходи, коли пришел, неча маяться у порогу, - густым, чуть скрипучим голосом сказал дед, улыбаясь в усы.
Внутри было гораздо больше места, чем могло показаться снаружи. Неподалеку от двери, чтобы можно было дотянуться до откидного окошка, стояли рабочий стол, верстак, на которых были разложены либо готовые часы, либо разобранные, либо какие-то детали от них. То же самое было на закрепленных настенных полках. Ярко светила настольная лампа, крупное увеличительное стекло важно поблескивало в электрическом свете. На стене бормотала что-то сама для себя простенькая радиоточка.
В глубине помещения стояло два кресла, кожаных, вытертых, но все еще крепких. Казалось, что им лет сто, однако на самом деле им было даже больше. Между креслами - столик с какими-то книгами. Торшер, больше похожий на посох волшебника. В кресле лежал очень большой серый кот, из таких дворовых котов, при описании которых так и просится слово "бандит". Он дернул потрепанным ухом, открыл желтый глаз и тут же закрыл, не удостоив посетителя своим вниманием.
Хозяин комнаты провел Зиму к окну. Через светлые стекла и кружевные занавески струилось солнце - день выдался на удивление ярким. На столе, что стоял вплотную к окну, находился старенький патефон с большим бронзовым раструбом и блестящей ручкой. Жестом, старичок пригласил Игоря сесть за стол на один из двух "вольтеровских" стульев.
- Как сам, как служба? - начал разговор дед. Кепку на вешалку повесил, присел напротив посвященного. - Петрович все так же складом заведует, старый пень? Ладно, не за тем пришел, чтобы старого человека сплетнями побаловать. Вижу сам, и так. Но ты не мнись, говори, выслушаю.
- Саня, я облажался, - начал Игорь. - Погибли люди, по моей вине. Неофиты, послушники, просто покрошило их, а я ничего не мог сделать. Ну, - мужчина развел руками, как бы приглашая собеседника заглянуть ему в душу. Дед кивнул, как будто и правда это сделал. - А потеряв силу - запаниковал. Бездумные приказы, беспомощность. Такого не было со мной очень и очень давно. Когда ты открываешь свою новую сторону, то привыкаешь к тому, что ты - не как все. Привыкаешь заглядывать в будущее, слегка, чтобы избежать мелких неудобств. Привыкаешь прикуривать от пирокинеза. И забываешь, что ты - человек. Что мне делать-то теперь? Я каждого погибшего вижу, как живого.
Саня покачал головой. Протянул руку и снял с самовара фаянсовый чайник, начал наливать себе в граненый стакан в серебряном подстаканнике заварку. Открыл краник, налил кипятку. Игорь моргнул, он и не заметил, как на столе оказался самовар. Русский, здоровый самовар, с начищенными орденами, не электрический, а древесный. Опомнившись, он положил на стол свой сверток. Развернул тряпицу, вытащил оттуда сахарные сухари, связку сушек, разноцветные кубики рафинада. Разложил по вазочкам и отпил своего чаю. Когда появился его наполненный стакан он так же не уловил.
- Знаю я это все, - сказал дед. - Много могу историй по этому поводу рассказать, и про то, как люди себя забывали, кто они есть на самом деле, и как их свое же могущество сжирало целиком, не оставляя остатка. Но это не главное. Зачем тебе байки мои, Игорек? - посмотрел через пар, что поднимался со стакана. - Все проходит. Вот смотри, ты говоришь, что видишь их лица. А для чего они тебе являются? Ты подумай? Может быть они тебя простили? А может быть не простили? Хотя, скажу по личному опыту, твои метания им не нужны, у каждого из них свой путь, дальше.
Отвечу и на другой твой вопрос, более животрепещущий, который ты задать никак не решаешься. Что тебе делать с тем, кто на тебя проклятье наложил. Ты должен его убить. Погубить его душу, все как говорится в твоих казенных бумажках. Так или эдак. Однако, я тебе скажу одну вещь - магия, Вселенная, Бытие. За этими знакомыми тебе словами скрывается одно значение - одного единственного решения нет ни для чего. Вселенная настолько многообразна, что ты не можешь себе этого вообразить пока. И если кто-то, в Темные века, не нашел способа снять проклятье по-другому, это потому, что его устроил этот вариант. Всегда есть другой путь, Игорь. Подумай над этим. А теперь давай чай пить, остывает.
Пока Зима размышлял над немудреным советом, который дал ему Саня, тот потянулся к граммофону. Крутанул ручку разок, другой, третий. Зашуршала пластинка, приводимая в движение двигателем. Аккуратно игла коснулась винила и через раструб заструилась старая мелодия, знакомая до боли.
Так они и сидели. Пили чай, думали о своем, слушали "Рио-Риту". Потом Игорь поклонился старому архимагу и вышел из дома. А музыка все играла, и играла, и играла...
На следующий день посвященный четвертой ступени, лейтенант Игорь Зима ушел в бессрочный неоплачиваемый отпуск с целью совершенствования духа и тела в далекой тибетской обители.