Возвращение из Ада было не очень уж и радостным. Сама по себе поездка не доставляла Соне особого удовольствия, несмотря на все старания некоторых из её подопечных, коие относились к ней разом и как к великой богине, и как к королеве, и как к самому популярному попартисту. Из всех трёх вариантов стоит выбрать всё самое раболепное и восхищённое. Именно такое было отношение к Соне. И, надо сказать,. мало того, что это, действительно, приятно, хоть и смущает, так ведь ещё именно такое положение и помогло ей уладить большую часть вопросов. Ведь, по сути своей, от Сони, по большей части, требовалось не принимать ответственные решения, а символизировать. Некоторые из вражеских генералов сдавались сами, едва только видели дьявола, Соню Старки. Как Соня выяснила, это было от того, что последние четыре дьявола, своей настоящей работе предпочитали проводить время на Земле. Они-то считали это важным, а в Аду, тем временем, подросло уже несколько поколений демонов, которые и не видели никогда дьявола. Некоторые даже начали говорить, что дьявола нет. Что это выдумка высшего света, чтобы держать быдло в повиновении.
Соня, тем не менее, решения принимала. Кого - казнить, кого - помиловать, кому - помочь. Она не знала, насколько её решения правильные. Возможно, она никогда не узнает, что приняла неправильные решения. Большая часть её окружения встречала любое из решений радостно, довольными воплями, подбадриванием. Кто не встречал, признавался ненадёжным, и рисковал лишиться всего. Кое-кого из таких Соня осудила. А кое-кого оставила на своих местах, ведь такие "ненадёжные" могли оказаться куда как надёжней, чем те, кто старательно целует зад. В Аду Соню любили. Несмотря на все проблемы, с которыми она вынуждена была столкнуться, сам Ад встретил её достаточно приветливо. Суровая реальность земли оказалась не такой.
Тадеуш Сикора умер. Лилия Лумхольц Тёмная обратилась в нечисть. Это было неприятно. Но это так. Особенно неприятно было то, что Тадеуша, по сути, именно Лилия и убила. Тадеуша... человека, который её таскал, показывал родственникам. По сути, был почти что её женихом. И, тем не менее, судьбу Лилии надо было решать. Здесь, на земле, и, даже в ЗШН, её слово не значило столько, сколько значило в Аду. Соне пришлось обить все возможные пороги для того, чтобы, наконец, добиться оправдательного вердикта. Лумхольц должны были отправить на Панау. В местную Службу Адаптации Чудовищ.
Соню тогда спрашивали, много раз спрашивали, уверена ли она в своём решении. Это не было решение, для исполнения которого надо было сказать одно слово и небольшую речь. Это было решение, которое ей приходилось, по сути, лоббировать. Стараться. Проталкивать его. Уверена ли она? О, да, уверена! Была бы не уверена, отступилась бы. Просто отступилась бы. Ведь всегда можно отступиться и сделать вид, что у тебя просто не хватило сил или власти, чтобы спасти человека. В том числе, и, возможно, "особенно даже" неприятного тебе человека. Но Соня хотела её спасти. Так было надо. Да, она понимала, что Лумхольц, ещё будучи человеком, вызывала у окружающих ассоциации с нечистью. Она понимала, что Лилия имела возможность не поддаться истерии, которая и вынудила её убить Сикору. А ещё, дьявол отлично понимала, что, скорей всего, Лумхольц сама хотела убить Тадеуша, который выбрал Соню. Она отлично осознавала, что может потом пожалеть о своём выборе, своих действиях. Но, всё же, она сделала всё возможное, чтобы спасти её. И спасла. Почему?
Потому что Лумхольц могла не ждать Йоля. Могла не ждать обращения в нечисть. Она могла напасть на Соню или Тадеуша раньше. Мать, да Лумхольц это даже сделала в одной из параллельных реальностей! Нападение произошло! Да только, вот, сама Лилия, та самая, которую судили в ЗШН, та, вопрос чьего устранения поднимался, этого не делала. Она удерживалась на этой грани очень долго, не перешагивая, не пересекая её. И Соня не могла это не ценить. Если есть хоть малейший шанс, что Лилия реабилитируется, это стоит попробовать. Потому что, возможно, сама школьная жизнь так довела Лилию. Местная обстановка была очень нездоровой, даже более того - нарочно и нарочито нездоровой. Это была самоцель. А если человек мог стать чудовищем не по своей вине, разве это не повод спасти его?