Никто в отряде толком не знал, как называлось племя, в котором родился Вьюга, и никто особо не интересовался. Но великими корабелами они точно не были и в помине, и сам боец, хоть и научился за время службы различным премудростям, так и не стал ни на пядь ближе к приятию морской стихии. Воды Вьюга не боялся - ему случалось и переплывать речки, и бить рыбу острогой, и скользить по озерной глади на челноке из шкур, но все это не имело никакого отношения к морской качке, от которой внутренности, казалось, перепутывались в совершенно невероятный клубок, а неведомая сила, будто издеваясь, то швыряла с койки (гамака ему не досталось) на пол, то впечатывала в стену вонючего кубрика.
Палуба - это тебе не лошадь, её приручить нельзя, к ней только привыкнуть можно. Переступая по скользким доскам, наемник мечтал лишь о том, как бы не расплескать содержимое желудка раньше, чем живот упрется в фальшборт, и очередная порция баланды улетит вдоль борта в сторону кормы, где за кораблем наверняка следует целый косяк рыбешек. Он пробовал не есть, но его тошнило даже водой.
Вытерев краем рукава слюну с обветренных губ, Вьюга посмотрел в сторону чужеземного берега. Неужели путь подходил к концу? Сейчас он предпочел бы отмахать все это расстояние пешком под палящим солнцем. Несмотря на смуглую, загорелую кожу, было видно, каким бледным и осунувшимся стало его костистое лицо.
- Что это за страна? - спросил он у собравшихся на палубе. - Кто-нибудь был здесь раньше?
Он столько времени балансировал между беспамятством и безумием, что уже и не помнил толком, как назывался край, в который шел корабль, а если бы и помнил - название говорило ему немного.