Вьюга вроде бы неохотно отпихнул в ответ Шрама, вскинул руки, дескать, "я тебя не трогаю".
— Бочки, смола, — по-звериному принюхался. — Ты подожги их. А мы отступим к выходу из этого места. Загнанный в угол зверь опаснее просто раненого. Но мы будем готовы встретить их.
Мотнул головой.
— С тобой сила. Ты лучший. Поджарь их, как дичь на костре. Заставь их обезуметь. И тогда мы убьем их всех.
Повернулся, ожидая условного знака — слово, которое покой и жизнь обозначает, а в этот раз смерть и огонь, и, может быть, последний бой. А может, последнее слово Зеленого. "Мир". Мир — плохое слово. Для братьев Черного Отряда оно все равно что для крестьян — засуха. Нас рожали для мира, но лишь война кормит нас кровавым хлебом битвы и поит хмельным вином победы. У этой пищи привкус тлена, но мы не привередливы. И мы не говорим "спасибо" — мы молча платим смертями. Железные люди севера, в чьих венах холодная кровь убийц.
Вьюга трезво оценивал свои шансы — без ростового щита, должно быть, он будет первой мишенью для их лучников. Значит, ему придется двигаться. Или прятаться за других братьев. Но прятаться сегодня он не мог — он же был почти их лидером. Хотя Зеленый, Шрам и Раут больше подходили на эту роль. Но ведь если кто ищет безопасности в битве — то ему надо было выбрать не меч воина, а бич пастуха.