Вьюга никому вопросов не задавал.
Вьюга не смеялся над чужими байками и не рассказывал своих.
Вьюга не предвкушал, не ежился и не молился.
Он сидел на носу лодки и слушал, как из плеска весел, бормотания, шепота, дыхания, поскрипывания амуниции и доспехов рождается боевое братство. Клятвы, обряды, попойки и часы вынужденного безделья, марши, тренировки — все это сплачивало людей, но настоящее, истинное братство идущих на смерть рождалось только в такие вот последние минуты перед схваткой, как тогда, в секретах в долине у Соленой Реки. Братство, которому не нужны громкие клятвы и страшные кары. Грядущая смерть своей неминуемостью, от которой у кого-то бурлит кровь, а у кого-то трясутся поджилки, заставляет души смерзнуться в единый ком. "Мы", "наши", "свои". Жуткое и завораживающее зрелище для Того Кто Видит.
И красивое. Смерть всегда одинаково мерзотна — она никому не мать и не отрада. Но тот, кто сделал смерть смыслом своей жизни, или чью жизнь она наполнила смыслом, видит красоту в узорах, которые оставляет на душах смертных ее ледяное дыхание.
Вьюга прикрыл глаза. Снова открыл. Он чувствовал, как тьма, окутывавшая все, клубками сворачивается у него внутри, наполняя мускулы силой. Ночь — лучшее время, чтобы сеять смерть и жать победу.