В первые десять минут после пробуждения Джон отчаянно пытался вернуться назад в объятья Морфея, где нет боли и тревог, но безуспешно. Оставшиеся двадцать минут он просто лежал с закрытыми глазами и старался мысленно настроиться на то, чтобы головная боль прошла. Но и это не сработало. Потом на Джона накатил очередной приступ ненависти и одновременно жалости к себе. Он был весьма неглупым человеком, чтобы понимать всю низость своего падения, но не имел достаточной силы воли, чтобы его остановить, и ненавидел себя за потворство порокам. За этими мыслями боль отошла на второй план. Джон вообще привык жить с разного рода болью, и от похмелья, и от душевных ран. Харди вспоминал как всё началось – когда он вернулся с войны и столкнулся с осознанием того, что не чувствует себя на своём месте, не чувствует себя дома в своей стране, не чувствует желания продолжать жить. Или может быть всё началось ещё в госпитале после ранения, когда он начал слышать мысли других людей. Да, глупо отрицать, что на этом своём даре он стремительно сделал успешную карьеру в журналистике. Но дар обернулся и проклятьем, когда чужие мысли стали проникать всё глубже в разум Джона, заменяя его собственные, оживая в его снах и превращая их в кошмары, играя в опасные игры с его рассудком. Пожалуй, именно это заставило его начать пить, чтобы замутнить свой разум. Теперь, лёжа в чужой постели и ощущая, как жизнь катится под откос, Джон не был уверен, что из двух зол хуже. В любом случае он терял себя.
И в тот момент Харди решился круто всё изменить, снова начать жить, покончить со своими пороками, изгнать демонов из своей головы и вырваться из плена одиночества. Он решительно встал с постели и направился к шкафу, где в одном из чемоданов Джон держал так и не распакованную с приезда печатную машинку. В этом своём порядком затянувшемся отпуске он рассчитывал писать, закончить книгу, но не находил в себе душевных сил для какой-либо активной деятельности. Достав машинку из коробки, Джон примостил её на столик, вставил в неё бумажный лист и быстро напечатал «Сегодня первый день новой жизни». Впервые за долгое время, журналист улыбнулся, глядя на результат своего труда. Затем Харди направился в гостиную, взял графин с виски и направился с ним в ванную, где без тени сожаления вылил в раковину зелье, к которому имел пагубное пристрастие. Далее он повторил эту процедуру со всей остальной выпивкой, какую имел в своих апартаментах, включая две фляги с коньяком из неприкосновенного запаса, припрятанного на дней не распакованного чемодана. Головная боль уже почти не чувствовались, словно позитивный настрой заставил её уняться.
Джон побрился, посмотрел на своё не совсем здоровое, но всё-такие живое лицо в зеркало. Впервые за долгое время ему не было противно при виде собственного отражения. Затем он оделся в свой дорогой костюм, сшитый на заказ одним из лучших бостонских портных. В правый карман пиджака по привычке легли блокнот и карандаш, во внутренний нагрудный карман – ручка и бумажник. Харди уже собирался уходить из спальни, когда его взгляд остановился на верхней полке тумбочки. Там он хранил свой пистолет, с которым почти на расставался в последний год. Этот «Кольт» Джон оставил себе при увольнении из армии, а затем хранил его в сейфе в своей бостонской квартире, но год назад многое изменилось. Тогда Харди занялся самой тёмной и грязной стороной журналистики – политической. На носу были очередные выборы в Сенат и редакция поручила Джону, у которого как раз грянул очередной творческий кризис, взять интервью о кандидата от республиканцев. Интервью прошло отлично, вот только Харди неосмотрительно прибегнул к своим мистическим способностям и выведал у кандидата кое-какие факты из его, как оказалось, небезупречной биографии. Хуже всего, что Джон решился включить эти факты в свою статью, хотя и предвидел нешуточный скандал. Но скандала не произошло, зато ему стали приходить по почте угрозы, какие-то люди следовали за ним по улице, наблюдали за ним у его дома. Даже, когда он не видел никого рядом с собой, Джон всё равно ощущал скрытую угрозу, у него развилась паранойя. В этой ситуации одно лишь наличие пистолета придавало ему чувство безопасности. И даже здесь, в Дэнверсе, вдали от грязного белья бостонских политиков Джон не расставался с пистолетом. Сейчас же, в своей «новой жизни», он оставил его в тумбочке и вышел в гостиную. Взяв со столика записку и письма, Джон направился в кабинет, где перед завтраком решил ознакомиться с их содержимым.