[Каждому]
...Сквозь тьму небытия прорвался стук, шум и грохот. Вспышка ослепила очи, запищало в ушах, что-то зазвенело, заскрежетало, зашипело змеями. Перед глазами — яркий свет, дым, дым, дым, разбитые стёкла, сталь опор, кандалы на руках, ногах, груди. Что-то впереди раскрывается, дым наполняет камеру, дерёт нос, глотку, распирает и обжигает лёгкие. Страх, ужас, неведомый кошмар касается глубин разума — прикованные члены тела не могут высвободиться, морок становится гуще и жёстче, ничего не видно сквозь клубящиеся серые облака. Только чьи-то крики вокруг, отзвуки голосов от невидимых стен, топот тяжёлых ног, стук, скрежет.
Дышать становится всё тяжелее, конечности вянут и слабнут, не могут более сопротивляться. Мышцы словно оседают вокруг костяного каркаса, руки успокаиваются и свешиваются по корпусу, шея — сваливается так, что не поднять глаз. Вокруг помутнело, потемнело, голоса затихли и начали смолкать...
Какой-то силуэт возникает посреди тумана. Стало бы страшно — но не страшно. Нож сверкает в свете диодов и устремляется вперёд. Захотелось бы увернуться — но тяжело. Лезвие режет нити, грубые руки срывают ленты и подхватывают падающее тело: не тело, а безвольный мешок, набитый костями. Захотелось бы сопротивляться — но лень. Лень. Лень. Лень. Всё — лень. И ничего уже не хочется. Сквозь каркасы, сквозь дым, сквозь пустоту — куда-то тащат, волокут. Лишь промелькнувший на потолке просвет — и тут же из помещения. Бело-жёлтый огонь врезается в глаза, выжигает хрусталик. Куда-то доносят по плотной неровной поверхности, как сухая песчанная земля — и снова во тьму. Голоса. Холод металла. Скрип стальной двери.
И тишина.
...Проходят минуты. Или — секунды. Или — часы? Не понятно. Не ясно. Ориентиров — нет. Что-то струится по пальцам, конечностям, груди. Тысячи иголок — по всему телу, от мизинцев ног до шеи. Приходит осознание положения, осознание себя, холода пола, тепла чьего-то тела рядом. Прикрытые глаза скачут по помещению, ловя лучи просачивающегося света. Слышен звук мотора, шум колёс по неровному грунту, запах топлива въедается в ноздри и пьянит разум. Кажется, еще минута — и можно будет хотя бы встать. Потрогать себя, ощупать, подумать о чём-то. Есть ли о чём? Тёмные стены. Грубость тёмно-серой краски. Стальной рифлёный пол. Две вытянутых скамьи у стен, меж них — пространство в метр, на котором ютятся четверо. Четверо безмолвных, неподвижных, неизвестных. Только сопение. Кряхтение. Стоны. Вот двинулся кто-то. Вот шевельнулся. Вот пятерня ладони, руку в плече согнув, пытается тело поднять. И получается, вроде.