Тварь нападал и принц отбивался. Он поднял вверх свои руки и принимал на сомкнутые промеж собой золотые браслеты удары её когтей как на щит. Он уворачивался от её ударов, и каждый шаг его танца избегания удалял его от края зиггурата, к центру его крыши.
Для другого - это был бы момент отчаяния и потрясения. Ещё недавно он сам был окрылённым воином, сноровистым в стратегии и навыке того, как сражаться с прикованной к земле добычей. Он знал как налетать на своих врагов по великой дуге, чтобы обрушиться на них силой самого грома и урагана, и сбить их с ног, и сокрушить их щиты. Он знал, как парить над ними почти неподвижно, изводя их, - едва-едва лишь за пределами того круга опасности, что очерчивают их мечи и копья. Он знал, как различить, когда сыновья земли становятся неосмотрительны, когда их оборонительная стойка даёт изъян, и он знал, как должно ударить тогда, и он знал, как разить погибельно. Теперь же, его мир перевернулся. Другой, ужасный и отвратительный демон ночи, плясал в воздухе над ним, он был жертвой, не могущей подняться от земли.
Всё это было бы почти невозможно снести, не будь принц Джаралак тем, кем он был. Принц Летающего Города сражался с тварью, и внимание всех пяти его чувств было приковано к ней: и тем не менее, он не видел её. Он был ненавистью, и он был жаждой отмщения. Тёмнокрылое чудовище было ничем для него, ничем для того разрушительного шторма в человеческом обличье, коим был принц. И, тем не менее, оно пришло к нему, оно ринулось на него, оно не знало, что есть всего лишь мышь, задумавшая тягаться с драконом, пусть и лишённым крыльев. Ей, летающей твари, было суждено погибнуть, - это принц знал с абсолютной уверенностью, запрещающей даже всякую мысль об обратном.
Он отступит к центру платформы, закрывая свои глаза и лицо своим щитом из золота, и там он оттолкнёт её от себя. Тварь взмоет в высь, разрывая дистанцию между ними, - всё затем, чтобы через пару секунд ринуться на него в ответном пике, рассчитывая сокрушить его весом всего своего тела и скинуть вниз, к подножию этой проклятой богами пирамиды. Но она ошибётся в одном: в том, что принц будет куда как более быстр, нежели она, в том, что он будет куда как более готов избегнуть её удара, чем она нанести его. Она ринется на него, и он уйдёт от её выпада, и он сделает свой, и это низвергнет её с небес. Затем, Джаралак Иерери обрушится на неё, и придавит всем весом своего тела к земле одно из её крыльев. Она станет пленницей, а его браслеты-оковы из золота станут двумя молотами. И он будет бить, и бить, пока каждая её кость не будет сломлена, пока последняя конвульсия не сведёт её члены. Она будет пытаться сбежать, если не взлететь на своих сокрушённых крыльях, то хотя бы уползти к краю платформы, - если не сбежать, то по крайней мере умереть, ринувшись вниз, так, чтобы захватив принца с собой. Но тому не суждено будет сбыться. Джаралак Иерери будет раз за разом оттягивать её назад, туда, где она не сможет летать, и не сможет даже встать, но должна будет бороться, бороться и проиграть. И, вот, она ляжет перед ним разорванным остовом того, чем она была, и тогда соединит свои руки над головой, и опустит их сочленённый вес прямо на неё, и это разобьёт её череп на тысячу осколков. Так и никак иначе, зверь из сумрака погибнет. Этого ещё не произошло, но принц видит предосуществление всего того, чему должно свершиться на этой вершине, он видит, подобный провидцу. Нет никакой возможности инобытия в его расчёте и в его предвидении времён. Случится то, что должно случится. Он, и его ненависть к Зарне Араксу абсолютны, создание полумрака и хищной жажды, - нет. Один из них падёт, второй - встанет над поверженным.