Приступ паники удалось подавить быстро, как никак еще секунду назад ее окружали образы самых лучших мужчин на свете - отца и мужа. Кроме света, все осталось по прежнему и Кендалл успокоилась. Услышала голос девушки. Живой человек рядом, всего лишь за дверью, - и на душе стало спокойнее. Очень быстро смыв с себя всю оставшуюся мыльную пену, она на ощупь выключила кран и нашла полотенце. Прошлась им по себе практически бегом, если такое выражение применимо к движениям рук по телу. Замотала волосы тюрбаном по привычке многих только что помывшихся женщин. Расставила руки в стороны, припоминая на какие крючки что повесила, и начала собирать пожитки, обшлепывая стены ладонями и так ориентируясь в темноте. Нашла дверь обратно.
- Простите... - Попыталась она наладить контакт с "бывалой" девушкой. - Не знаю вашего имени. Меня Кендалл зовут. Я слышала, как вы сказали "снова". Это тут такое часто бывает? Для меня вообще это все в новинку, я только вчера была дома, ложилась спать в свою кровать. А сегодня очнулась на больничной койке, да еще и в психушке, и мне говорят, что уже год пролетел. Год моей жизни... Вот я и растерялась как-то, надеюсь, вы меня поймете.
Кендалл говорила тем спокойным голосом, который бывает только у человека, уверенного в себе. Не нахальным, но и не заискивающим. Будучи популярной в школе, ей приходилось бывать объектом "любви-ненависти" менее заметных девочек. Но одну историю запомнила и извлекла из нее уроки. Маршу Коллинз, затюканную дочку матери-одиночки, было принято что называется "травить" - другие девчонки запирали ее в школьный шкафчик, наливали воды на ее оставленную сменную одежду во время физкультурных занятий. Эти забавы проходили мимо Кендалл по причине ее занятости тренировками и учебой, отвлекаться на ерунду было некогда. Однако, когда однажды инцидент с раздеванием и выпиныванием на всеобщее обозрение случился на глазах Кендалл, та походя рыкнула на девчонок "оставить телку в покое, чего там кто не видал-то?". Ее авторитета хватило, чтобы от Марши отстали насовсем, и девица прониклась горячей благодарностью за секундный порыв, о котором сама Кендалл забыла тут же. Но не Марша. Она решила, что они с Кендалл теперь - лучшие подружки, бежала к ней здороваться через весь школьный двор, липла к ней на каждой переменке, и вообще утомила невозмутимую школьную звезду своим присутствием буквально за неделю. Когда прозрачными намеками отвязаться от ее щенячьего взгляда не удалось, Кендалл отвела девчушку в сторону и с нажимом объяснила ей, что "это все пустяки, мне это ничего не стоило, и ты мне ничего не должна, а теперь отвали, пожалуйста, у меня тренировка". Так жестоко отвергнутая предметом обожания, Марша ударилась в другую крайность, и следующую неделю Кендалл выслушивала о себе поток отборной ругани вперемешку с домыслами о ее половой жизни, когда бы она не оказывалась в непосредственной близости отбывшей поклонницы. А случалось это примерно каждую перемену... Подобное тявканье не могло навредить королеве школьного улья, как ни старалась злопыхательница - даже грязных слухов не удалось распустить, Кендалл бдила на страже своей репутации. Но Марша перешла черту. В день, когда Кендалл обнаружила свои тетради в шкафчике обильно политые апельчиновым соком, Марша вернулась в положение школьного изгоя - хватило одного недовольного движения идеальной брови, чтобы клика уяснила неугодность и взялась за прежнее с энтузиазмом. Тем вечером Кендалл имела разговор с отцом на тему "почему люди - такие странные сволочи", и вынесла из него для себя один из первых уроков о человеческих отношениях. Любовь и ненависть - стороны одной монеты, легко переворачивающейся. И оба - очень сильные чувства, толкающие людей на безумные поступки. Надо быть очень осторожной, когда имеешь с ними дело, малейший толчок может иметь серьезные последствия.
И с тех пор Кендалл была очень осторожна, особенно с фанатами и кандидатами в оные. Разбудить пламя легко, трудно потом с ним совладать. У Марши Коллинз были светлые волосы, голубые глаза и нос пуговкой, но котором восседали уродующие ее очки...