Милош ехал дальше, особо ни с кем не разговаривая. Очумелое состояние, в котором он выехал из этого срань-тауна, понемногу отпускало, не колотило уже в висках так, и оглядываться поминутно назад тоже уже не тянуло каждую минуту — не было никого позади, только тянулась пыльная дорога. Это, помимо прочего, означало ещё и то, что Милош отставал, но Милоша это мало волновало. Милош думал о смерти.
«Хватит или нет у меня силы воли пустить пулю в висок?» — флегматично размышлял поляк. Милош видел один раз человека, пустившего пулю в висок: это было в Орегоне, на прииске, за карточным столом. Парень по имени Джеффри проиграл весь свой золотой песок и, заочно, малолетнюю сестру из Небраски, а потом, когда выигравший, дюжий парень откуда-то с востока, встал из-за стола и повернулся к Джеффри боком, потягиваясь, разминая руки, а остальные стояли вокруг и сочувственно молчали, Джеффри вдруг потянулся к кобуре, вытащил револьвер и пальнул себе в висок. Никто не то что помешать ему, никто и испугаться не успел. Золото у Джеффри забрали, а вот что стало с сестрой, Милош не знал (она же в Небраске была в это время).
Вот так, наверное, лучше всего — кончать с жизнью во внезапном порыве отвращения и презрения к себе, без раздумий и сожаления о судьбе, и жаль, что не у каждого хватит… как же назвать это качество, позволяющее без раздумья наставить револьвер себе в висок и спустить курок — уж явно не мужество, не решительность — порывистость, может быть? Да, не у каждого хватит порывистости совершить довольно замысловатое движение — потянуться к кобуре, вытащить револьвер, поднять к виску, взвести курок (если не взведён), нажать спусковой крючок — без единой мысли и единой секунды сожаления о расставании с этим миром, каким угодно жестоким, но всё же менее пугающим, чем пустота небытия и уж тем более ад. А если допустить эту мысль себе в голову, то тут уже всё — остановится палец на крючке и будешь так и сидеть с револьвером у виска с минуту, а затем опустишь его, повесив голову, снова поднимешь было, зная уже, что не получится ничего, и снова опустишь, и так и будешь сидеть. Это-то чувство Милош знал уже по своему опыту.
Вот в газете было, год назад, что ли, о каком-то сильнодействующем яде, который, попав не то что внутрь, а даже на кожу в объёме табачной понюшки через минуту приводит к параличу сердца. Вот такой бы носить с собой в табакерке — куда как легче в порыве отчаянья сунуть в табакерку палец — а там уж, жалей-не жалей, отряхивай-не отряхивай палец, а ничего сделать не получится. Или не проще это будет сделать, чем пустить пулю в висок, так же замрёт, как каменная, рука, открывая крышку? Не знал этого Милош, не было у него этого яда. Да и вообще, может быть, наврали всё газетчики, и не было такого яда в природе. Чёрт его знает.
Предаваясь таким гамлетовским мыслям, Милош ехал за спутниками.