Проснулся Патрик по-солдатски быстро и тихо, едва ли не от первого прикосновения. Выработанная годами службы привычка: караульных сменить пора, или враг нахрапом среди ночи попер, или же наоборот, самим выступать командование назначило. И неважно гремят ли вокруг залпы ружейные, трубит ли звонко кавалерийский горн побудку, а может как сейчас, товарищ боевой потряс за плечо, предупреждая о крадущихся к лагерю краснокожих - солдат должен уметь быстро проснуться и так же быстро, но при этом без лишней суеты, спокойно оценить обстановку.
Та вышло и теперь, стоило ирландцу лишь сфокусировать взгляд едва раскрывшихся глаз на считай незнакомом лице, спустя секунду-две прокрутить в голове сказанные им слова, вспомнить, что человека зовут Илай, и что это он сам вечером попросил его разбудить перед отъездом, и все снова встало на свои места. О`Нолан подвелся и, стараясь не шуметь, вышел на крыльцо вслед за олдтаймером.
- Хорошим обещает быть денек, погожим. - проскрипел Патрик окинув взглядом небеса и там-сям белеющий на траве иней.
- Не геройствуй там... - попытался было напоследок сказать что-то напутственное ирландец, но тут же одернул себя. - Ну сам знаешь.
- Ожидай нас в полдень. - Это уже было вместо слов прощания. И крепкое рукопожатие.
Проводив Илая, О`Нолан еще какое-то время постоял на крыльце, кутаясь в халат и всматриваясь в удаляющийся силуэт всадника. Затем, окончательно сбросив остатки сонливости, занялся кипучей деятельностью. Прежде всего развел костер на старом месте и, пока разгорались поленья, сходил в дом за своим мешком, покопавшись в котором извлек на свет кое-какую походную утварь и продукты. Поставил на плоский камень у костра кружку с водой, чтоб нагревалась, а сам тем временем замочил в походном котелке кусок солонины, предварительно разделив его на несколько более мелких частей. Сходил умылся в холодной, щипающей кожу воде. Вернулся к огню, и, присев рядышком, принялся скоблить ножом кусочек мыла, ссыпая стружку в небольшой полумисок. Когда донышко скрылось под слоем мыльной крошки, олдтаймер вылил в него с пол кружки горячей воды и взялся взбивать получившуюся жижу помазком, пока вставшая горой пена не начала вываливаться через надщербленные глиняные края. Далее О`Нолан вылил остаток горячей воды на кусок чистого полотна и приложил исходящий в прохладном утреннем воздухе клубами пара отрез к своему лицу. Сперва щеки болезненно обожгло, затем температурный контраст сошел на нет, и пришла приятная, расслабляющая теплота. Посидев так минутку другую, Патрик сбросил тряпицу, и размашистыми движениями принялся щедро наносить готовую пену на бакенбарды и бороду.
Когда с последними приготовлениями было покончено, ирландец взял в руки опаску, провел холодным лезвием несколько раз туда-сюда по ремню, и, прочитав "Отче наш", решительно приступил к бритью. Без зеркала, как уже привык. Когда-то это нужный аксессуар потерялся (может сам выпал или стащил кто недобросовестный), а приобрести новый все как-то руки не доходили. Так и приноровился бриться на ощупь. По первой, конечно, не без порезов, да и сейчас бывало ранился, но уже значительно реже. Главное - усы не зацепил.
Спустя пол часа с утренним туалетом было покончено. Патрик подбросил дров в начавший затухать костер, вытащил из котелка солонину и, набрав в него свежей воды, повесил над огнем. Засыпал бобов, да и успокоился на некоторое время: похлебка вариться долго - нет смысла над ней коршуном сидеть, достаточно иногда поглядывать, чтоб не "сбежала", да помешивать ложкой изредка. Теперь можно было и закурить...