Покой и забытье манили, как все женщины мира, а усталость и отчаяние висли на плечах, тянули к земле и заманчиво шептали: "Отдохни! Остановись!"
И в лихорадке, от которой стучали зубы, растворялся озноб, пробежавший по телу от мысли:
"А что если она уже умерла?"
Некогда было нащупывать пульс на скользкой от воды шее, прислушиваться к толчкам сердца в маленькой груди.
Он подхватил холодное двумя руками - под плечами и под коленями - и понес вверх по склону, оскальзываясь, один раз даже припав на колено, но упорно и неотвратимо - к дереву.
Нет никаких знамений. Ты не знаешь наперед - росло это дерево здесь десятилетиями, чтобы в один день стать крышей над твоей головой, или чтобы быть надгробием. И не узнаешь, пока не пройдешь свой путь. Шаг за шагом, где прорубаясь через чащу, где утопая в болоте, а где - ступая по коврам и мрамору. Какими бы ни были ступени жизни - их не перепрыгнуть.
Добравшись до клочка земли под деревом, он осторожно посадил девушку-из-камня, прислонив к шершавой коре, развернул плащ - тот, что носил свертком на шее, и постелил на грязную почву. Плащ был сырой, но бросить ее в холодную грязь тоже не казалось блестящей идеей.
И снова захотелось рухнуть рядом в черно-бурое месиво - закрыть глаза и забыться.
Не останавливайся раньше, чем победил, или побежден.
Так говорил отец. Пока побеждал.