Море всегда было для киммерийцев чем-то чужим. Непостижимым. В горах были и зеркальные озера с ледяной водой, и бурливые потоки, и ревущие водопады, но это все были лишь преграды - трудные, порой смертельно опасные, и все-таки обозримые. Море казалось бесконечным. Это была стихия.
Оно играло с людьми, оно убивало их не со зла, а просто не замечая среди своих валов и штормов, как богатырь давит клопов во сне, перевернувшись на другой бок.
Только тот, что лишь с берега смотрел на него на закате, может считать море просто скоплением соленой воды. А тот, кто боролся с волнами, кашляя пеной и держа удары волн, тот знает - это противник, слишком сильный, чтобы победить его окончательно.
Много лет назад саргон слышал легенду о восточном царе, который, когда его флот разметало бурей, приказал холопам стегать морскую гладь кнутами. Одни люди не могут осознать предела своей мощи. Другие не пытаются его отодвинуть.
Сегодня варвар ощутил обе грани - он понял, что море сильнее, но он вырвался из его объятий. Не благодаря силе мускулов и не благодаря выносливости - этот шемит был, пожалуй, не менее рослым и здоровым. Саргон спасся благодаря тому, что не сдавался.
Похоронить его? Забросать землей и камнями? Киммериец подошел ближе к телу. Хоровод мух с недовольным жужжанием поднялся в воздух, краб суетливо засеменил к полосе прибоя. Поймать его?
Нет. Не есть падальщиков без крайней нужды - таков неписанный закон горцев. Пусть бежит.
А шемит пусть лежит, как есть. Хоронить человека нужно не для него самого - для его славы, для памяти живых. Чтобы потомки или друзья пришли к могиле, и чтобы случайный путник, прочитав грозное имя над курганом, поклонился герою. А этого молодца что хоронить - что нет, все равно никто не узнает, где он лежит и как погиб, потому что имени его Саргон не сохранил. И невелика потеря: был рабом, и умер, как раб.
Варвар сорвал его жалкую одежду и прикрыл исполосованную спину от лучей солнца. Так-то лучше. Вперед.