Еще садясь в такси и уезжая, Абисмал чувствовал, как пропадает легкое ощущение адреналина в крови. Спешка и опасение быть пойманным все-таки могли пощекотать нервы. Но он вышел, никто не догадался даже набить ему морду, и теперь адреналин уходил, а на освободившееся место наползало темное липкое ощущение хорошо сделанной грязной работы.
Назвав адрес дома на улице неподалеку от своей берлоги (Абисмал считал, что лучше он пройдет немного, чем поедет на такси, которое легко можно отследить, прямо домой. Здоровая паранойя еще никому не вредила), репортер еще раз просмотрел запись на своих очках и, отказавшись от мысли показательно подрочить прямо здесь, в машине, позволил себе задремать.
Дремал он чутко, в любой момент готовый проснуться, если его попытаются ограбить или надеть ему на голову мешок, или даже если он почувствует, что машина едет куда-то не туда. И в полусне он уже накидывал отрывки на макет статьи. Вообще, честно говоря, сейчас он просто выполнил работу дешевого папарацци, и этот материал даже не требовал текста, но это была чертова привычка.
"...такими людьми движет, прежде всего, страх оказаться внизу. Даже если они не падали раньше, они достигают того состояния, когда страх падения внедряется в твой спинной мозг и поддается только хирургическому удалению...
...неплохую работу, но, даже принося пользу, он не смог удержаться от вранья. Не говоря уже об отцовской гордости, которая держит место в первой десятке самых неоправданных чувств во всем мире...
...само их логово, полное музыки, огней и заполненное наркотической пылью так, что тебе даже не нужно ничего покупать, чтобы вмазаться там на танцполе, показывает, что прием наркотиков стоит доверить взрослым состоявшимся людям, а не детям, которые еще не научились чувству меры...
...перетерпеть немного ради собственного отца, что показывает передавшуюся по наследству привычку врать, но не передавшуюся политическую чуткость..."
Примерный макет переделывался еще несколько раз, несколько абзацев были выброшены, как непродуктивные, когда машина, наконец, доехала, и Кеннарду пришлось очнуться. Расплатившись с таксистом, он подождал, пока машина скроется, и пошел домой.
И вот, теперь он продает свой грязный материал редактору, а тот пытается всучить ему еще какую-то историю.
Кеннард снял свои очки и положил их на стол - все еще присоединенные к компьютеру. Очки отличались огромными жирными стеклами желто-оранжевого цвета, толстенной темно-синей оправой и одновременно защищали от солнца (хотя и необычайно хреново) и подсвечивали окружающую обстановку в темное время (это они делали гораздо лучше). А, кроме того, и об этом тяжело было догадаться, не зная заранее, очки вели видеозапись по желанию владельца. Под очками оказались усталые глаза человека, довольно давно не спавшего, как следует.
- Главное, не забудь переслать деньги за эту работу прямо сейчас, - напомнил Кеннард редактору, вытаскивая сигарету из полупустой пачки на столе, щелкая зажигалкой и затягиваясь.
Ему хотелось спать, бухать, курить (это желание он уже удовлетворял) и расшибить кому-нибудь голову. И у него осталась только одна доза стима, что намекало на то, что долго в таком состоянии он не продержится. Ему нужно было отдохнуть. По-настоящему, взять отпуск на пару дней. Сейчас браться за новую историю было бы равносильно эффекту литра пива на уже переполненный до предела мочевой пузырь.
- Давай свою зацепку, - сказал он редактору, - Деньги, зацепку, и я хочу знать, почему за нее не берутся твои штатные хомячки. Нужно брать интервью в таких местах, куда нормальные люди не ходят, или ни один приличный репортер просто не хочет об это мараться?