Женщине прилетело. Лакес не разбирал, за что, что именно, но она явно делала что-то не то. Торжествующая ярость на некоторое время заглушила даже боль в рассеченной связке. Ярость и смех.
"- Прекрати свой балаган, придурок! Люди засмеют!
- Папа... а мне есть до них дело?
- Кончай лыбиться, ты!
- Конечно... но вы все равно забавные. Извините.
- Ты вечно из всего цирк устраиваешь, как с тобой вообще жить можно, козел, еврей, шут гороховый!
- А ты дура. Но я же терплю. И прихвати свой бюстгальтер, я не хочу оправдываться перед другими девушками".
Что может защитить, когда ты слаб физически? Когда ты не владеешь оружием, поскольку за учебу надо платить, и цена слишком высока? Ярость? Непродуктивно. Она затуманивает разум. Равнодушие? Хорошо бы, но так редко получается. Смех. Тихий и громкий, язвительный и мягкий. Смех. Но иногда - ярость. И равнодушие. И первый раз - все сразу. Не осталось только привычного самоконтроля.
Говорить Гредман не мог, да и не о чем было. Он кашлял, борясь с тошнотой. Пытался зажать рану. И все больше осознавал, что те, кто требовал вылупиться вот прям сейчас, похоже, дотребовался. Никто не рвался ему помогать - а он и не просил. Еврей не знал, сможет ли доковылять до нужного места. Не знал, сможет ли даже встать, но это не имело значения. Он начал подниматься - улыбаясь так, как, возможно, улыбается джокер. Равнодушно и широко.
Он не унизится перед ними. Сейчас он был уже достаточно... наказан?.. чтобы с него уже нечего было требовать. Дальше смерть, и это давало шанс уйти, а не уползти на коленях.
"Кстати, а на колени я встать не смогу уже физически..." - мелькнула в голове единственная осознанная мысль.