Сон. Беспокойный, будоражащий сознание. Холодный, бросающий в дрожь. Жаркий, заставляющий потом покрываться. Кошмарные видения.
Коридор. Длинный, темный. Освещение тусклое. Шаги за спиной. Все ближе и ближе. Бежать. Бежать как можно быстрее. Дыхание сбивается. Грудь горит от недостатка кислорода, но нельзя остановиться, нельзя позволить, чтобы шаги за спиной настигли...
Все ближе и ближе. Легкие, тихие шаги. Как будто по гранитному полу что-то в бархатных тапочках бежит. Все ближе. Не убежать, не скрыться. Голова кругом. Тошнота. Кислорода не хватает. Страх ледяной, липкой ладонью с длинными костлявыми пальцами схватил за горло. Клубок осклизлых червей в животе шевелится. Нет. Нет! НЕТ!!! Бежать. Не останавливаться! Бежать!!!
Шаги совсем рядом. Ладонь чья-то на плечо ложится. Рывком разворачивает. Денам. Или не Денам? Лицо его, но... бледно-серое. Мертвое. Глаз нет - в пустых глазницах черви копошатся. Рот открыт в безмолвном крике, а из него змея с шипением высунула голову. Кровь течет из ран многочисленных. Смрад стоит невыносимый. Хочется кричать, но страх сковал горло. Лишь сжатый хрип вырвался. лицо мертвеца все ближе и ближе. Отойти. Оттолкнуть. Убежать. Рванулся. Еще раз. Толкнул Павела. Развернулся и бегом по коридору кинулся. Дверь из черного дерева.
Вспотевшей ладонью за металлическую ручку схватился, распахнул, вошел, запер за собой от жуткого видения оградившись.
Тихая музыка донеслась слуха коснувшись легонько. Церковный хорал. Комната ярко освещенная.
Шесть каталок медицинских. Тела на них лежат простынями прикрытые.
Музыка все громче. Вплетаются в нее посторонние звуки - крики, хрипы, стоны, скрипы... образуют жуткую, пугающую какофонию.
Назад пути нет. В коридор нельзя вернуться, да и дверь уже исчезла. Первую простынь откинул. В испуге отшатнулся - Роналд Этерсон. Глаза закрыты, из жуткой рваной раны на теле кишки цветными лентами выглядывают. Плоть разлагается уже. Нижняя челюсть вырвана с корнем, на верхней зубов нет.
Вторая каталка - Дубаев. Вернее то что им было. Фарш. Кровавое месиво с костяной крошкой. Только голова цела. Глаза открыты, смотрят с укором. Стоило простынь откинуть до конца, как месиво прогнило моментально, будто уже многие сутки тут лежит. Черви из него полезли. Едва не вырвало.
Третья каталка - Фрида. На лице улыбка застыла. Вторая улыбка, гораздо шире, на шее расположилась. От уха до уха горло вскрыто, рана так глубока, что голову с телом соединяет только позвоночный столб. Туловище вскрыто. Ребер нет - кто-то удалил их, из-за чего тело похоже на мешок с мясом. Ног ниже колена тоже нет. И рук нет. А еще, что более всего пугает - кожа содрана.
Четвертая каталка - Фредериксон. Этот цел почти. Нет только глаз, ушей, носа, да мозг из черепа извлечен, о чем красноречиво говорит отсутствие части черепной коробки, что открывает пугающий вид.
Пятая каталка - Крад. Картина не менее жуткая, но тут все дело в ином. Чести плоти просто нет. Следы укусов. Как-будто пытались сожрать его. На туловище, на ногах, на руках, на лице даже - откушены куски.
Последняя каталка. На ней должен лежать Денам. Страх еще сильнее сжал свои тиски. Неужели опять Денам? Но руки сами тянутся к простыни. Рывком ее убирают. Не Денам. Алан Келли.
Странно на себя со стороны смотреть. Тело вроде целое, но кровью покрыто с ног до головы. Но... не его кровь. Глаза открыл. Встал. Руки протягивает. Ухмыляется.
- Неплохо ты поработал Алан - голос как скрип не смазываемой металлической двери. Режет слух и нервы бритвой зазубренной.
- Нет. Нет... - собственный голос тихий, едва слышный, слабый - Это не я...
- Ты Алан. Помнишь как все они кричали? Ты помнишь? Как сладко было смотреть на их смерть, как сладко их пытать? Помнишь ли ты?
- Я не помню...
Смех, еще более противный, чем голос. Церковный хорал уже гремит так, что вот-вот перепонки лопнут, но смех двойника его перекрывает.
- Ты ведь знаешь что это ты.
Холодная боль, чуть выже поясницы, справа. Взгяд вниз. Скальпель, бритвенно острый, сжимает рука двойника. В печень всадил. Сука.
Сказать ничего не выходит. Только хрип. Сердце колотится от избытка адреналина. Хорал гремит. Двойник смеется глядя в лицо.
- Думай и вспоминай. Ты виноват, Алан!
На губах пенится кровь. Во рту ее вкус солоноватый. Перед глазами плывет все.
Крик. Подобный тому, который младенец новорожденный издает. Испуганный, неосознанный, очищающий. Пронзающий душу.
Рывком поднялся. Одежда к телу прилипла. Холодный пот ручьями стекает по лицу. Сердце бешено колотится. Страх все еще рядом. Взгляд полубезумный из стороны в сторону мечется. Трупов нет. Живы. Все живы.
"Пока живы" язвительно напомнило подсознание.
Губы что-то бессвязно бормочут. Звуки в слова складываются.
- Sáncta María, Máter Déi, óra pro nóbis peccatóribus, nunc et in hóra mórtis nóstrae. Sáncta María, Máter Déi, óra pro nóbis peccatóribus, nunc et in hóra mórtis nóstrae* - повторяется как на зацикленной записи.
Руки дрожат. Трясет всего.
Выпить бы чего покрепче, но нет сил даже слова сказать. Хорал жуткий все еще в ушах гремит. Голова кружится. Тошнит. В глазах то прояснится все, то темнеет, то "мурашки" пляшут.
Дыхание глубокое, резкое, неровное. Еще немного надавить - сорвется. Страшно. Плохо. Мерзко.
Мышцы все как ватные.
В себя пришел минут через пять только, и то не полностью. Дрожь мелкая осталась, но не в пример лучше самочувствие.
На руки свои посмотрел. Подумал. Решение принял. Сам себе кивнул. Сел на лавке. Спать больше не хочется.