Нет выхода и нет пути, кроме как трястись в тесном узилище броневика и ждать прибытия в концлагерь. А там и до смерти недалеко. Черт, до чего же глупо! Просуществовать все эти сотни лет лишь только для того, чтобы погибнуть на какой-то неизвестной войне. Хотя... К чему этот пафос, коль скоро ты не более чем забавный баг в системе вселенной, песчинка, случайно проскользнувшая сквозь пальцы зазевавшейся смерти.
Новые пленники постепенно приходили в себя и заводили нехитрые разговоры. По большей части ничего нового они не сообщали, пока один из них не упомянул о воскрешении. Эскамильо навострился, прислушиваясь к рассказу, что перекликался с его собственными обрывочными воспоминаниями. Так значит все-таки умер он тогда на корабле захватчиков. А потом почему-то воскрес и оказался здесь.
Умер, а потом воскрес. Как Христос, прямо. Только, кажется, сам факт подобного чуда отнюдь не делает его мессией. Не один он тут такой. Обычное дело, судя по разговорам, здесь воскрешения... В голове все это укладывалось с трудом и память невольно возвращалась к знакомым с детства страницам Писания, к пророчеству конца времен, когда все до единого восстанут из мертвых для страшного суда. Неужели оно? Неужто близок Dies Irae?
Пальцы сами собой потянулись к груди, где на цепочке болтался серебрянный крестик, но нащупали лишь гладкую, словно обновленную, поверхность кожи. Исчез. Ни цепочки, ни креста. Уронив бессильно руки на колени, Моралес молча вздохнул и загрустил еще больше.