После боя тела погибших защитников похоронили рядом на кладбище. На похороны явилось едва ли не все население городка. На каждом надгробии, кроме инициалов и дат, вырезали надпись. У Джекстона она звучала так:
"Он защищал закон и порядок до последнего вздоха. Те, кто придет ему на смену - да не посрамят его памяти."
У Эванса написали следующее:
"Спасая других, он не стал спасать себя. Этот человек достоин памяти."
А у Ингрэма написали так:
"Здесь он принял свой последний бой, погиб, но не проиграл. Покойся с миром."
Перестрелка наложила отпечаток и на жизни тех защитников, кто пережил ее.
Майки, если и хотел избежать славы, не преуспел в этом. Федеральный маршал, приехавший в Эллинвуд, чтобы забрать тело Черного Дика, выплатил парню премию в сто пятьдесят долларов. Разумеется, чтобы избежать завистливых взглядов, немалую толику стоило бы потратить на выпивку и угощение односельчанам.
Кроме того, городской совет предложил Хамфри занять пустующее пока что место маршала с сокращенным окладом (пятьдесят долларов в месяц). Это было весьма кстати, так как, в отличии от работы на ферме мистера Бриннера, обязанности маршала в таком захолустье предполагали массу свободного времени, которое теперь понадобилось бы Майки в связи с возросшим интересом к его персоне со стороны женской (скорее даже девичьей) части населения и газетчиков.
К слову, после нескольких заметок в местной прессе, все приезжие считали своим долгом всего за пол-доллара послушать историю о перестрелке "из первых рук". Рассказ Майки, правда, уже через несколько лет оброс массой любопытных подробностей, о которых никто не слыхал раньше, но это было вполне простительно (попробуйте сами рассказать одну и ту же историю хотя бы раз триста!)
Были, впрочем, и не столь приятные последствия. Майки еще долго опасался чьей-нибудь мести: не расставался с оружием, не садился в салуне спиной к выходу и избегал ходить ночью в одиночку. Но, к счастью, предосторожности эти оказались напрасными и он прожил долгую и полную впечатлений жизнь, хотя вряд ли какие-то из них могли сравниться по силе с теми десятью минутами, которые Хамфри провел на крыше бывшего отеля в далеком 1876 году.
Док долго не мог оправиться от своих ранений. Ребра срослись нормально, но вот руку пришлось отнять чуть повыше локтя, и О'Шилли долго привыкал к протезу. Кроме того, его иногда мучала совесть, хотя благодаря бумажке, выданной маршалом, и свидетельству горожан, никаких проблем с законом у дока не возникло. Однако, в конце концов, Джимми поправился и снова занялся врачебной практикой. Оперировать, конечно, теперь было сложнее, но большинство пациентов хирургического вмешательства не требовали. А кроме того... с течением времени док понял, что многих притягивает не столько его медицинские навыки, сколько возможность лечиться у "того самого дока О'Шилли". Дошло до того, что клиентура мистера Дотсона (который и отпилил коллеге руку), сильно сократилась.
В конце концов, одному из них пришлось перебираться в другой город, но это уже другая история.
Из всех участников перестрелки только жизнь мистера Бриннера почти не изменилась. Он вообще очень не любил вспоминать об этом злополучном дне, то ли потому, что сам сыграл небольшую роль, то ли потому, что винил себя в смерти Эванса и Стивена. Если старику задавали вопросы, он либо отмахивался, либо делал вид, что ничего не услышал, и вскоре газетчики потеряли к нему интерес. Пожалуй, единственным поводом, по которому Бриннер поминал тот денек был Майки, ведь "раньше-то парень работал как следует, а теперь шляется по девкам да чешет языком со всякими бездельниками и проходимцами. Черт бы побрал этих бандитов и все их дурацкие дела!"