В камере раздавалось тихое посвистывание. Веселенькая старая мелодия с быстрым ритмом была настолько заразна, что Адама вот уже третий день к ряду не мог от нее отделаться. И даже подсадил на нее караульных морпехов: сквозь дверь порой доносилось их вторящее насвистывание и бранные слова насчет приставучисти некоторых музыкальных произведений. Иногда они еще разговаривали, о том о сем, о женах, о детях. И о политике. В их голосе слышалось недовольство, причем высказанное шепотом, с опаской. И боялись они совсем не десанта центурионов, как следовало бы, а арестов и допросов.
Уильям улыбнулся. Столько много разговоров о свободе и демократии, и вот она - извольте кушать. Что, не нравится наша стряпня? Тогда пройдемте, с вами пообщаются компетентные товарищи. И что парадоксально: и недовольных, и этих самых хмурых товарищей становилось все больше и больше. С арестом Адамы ситуация не только не разрядилась, а и продолжала накаляться. Водоворот страстей разрастался, втягивая в себя новых людей, затрагивая общество, и мало кому удавалось остаться в стороне.
- Они думали все замять каким-то глупым пророчеством. Тупицы! - Старик старательно мял между пальцами размоченный сухарь. Мякиш быстро высыхал, и приходилось его постоянно макать в прозрачный чай, чтоб он не трескался и сохранял пластичность. Сырая масса в его руках постепенно превращалась во вполне сносную модель небольшого суденышка - обыкновенной шлюпки. Под койкой бывшего адмирала их уже красовалась целая маленькая флотилия.
В камере раздавалось тихое посвистывание.