Три, четыре... Три, четыре...
Словно впивающиеся в мозг всеми своими нарисованными гранями цифры выбивали в нем надсадную марширующую дробь. Коэн не спал, хотя и хотелось. Просто лежал без движения на своей койке, уставившись на дверь, с тех пор как поднялись ребята из четырнадцатой. Боялся... Нет, даже не так - сейчас он уже наверное совсем ничего не боялся, да и раньше не многого... Просто очень не хотелось снова возвращаться в тот же самый навязчивый сон, что преследовал и мучил его уже примерно неделю.
Изумрудная, залитая солнцем, лужайка, невдалеке поблескивает небольшое озерцо, на расстеленном цветастом пледе расположились молодые мужчина и женщина. На их лицах улыбки. Он не отрываясь, с пронзительной нежностью смотрит на то, как Она делает ему сэндвич из, заготовленной в плетеной корзинке, снеди. Заслышав звонкий смех, они оба оборачиваются чтобы приласкать взглядом подбежавшую к ним девочку лет девяти, в розовом платье и с большим надувным мячом в руках. Все ее тело, от обутых в темно-красные сандалии ножек, до двух озорно болтающихся хвостиков, в которые собраны ее чудесные золотистые волосы, заряжено какой-то неуёмной радостной энергией, заставляющей ее постоянно бегать, резвиться и подбрасывать в лазурное небо свой, огромный как планета, мяч... Села. Высунув язык, примерилась к лежащему на бумажной тарелке, крупному и очень сочному на вид, бордовому яблоку. Протянула было руку но тут же заметила аппетитный сэндвич. Что-то спросила, хлопая длинными ресницами, и обернулась к отцу - тот улыбнулся, кивнул, мать протянула дочери свежий, щедро и мудрено составленный...
Вспышка. Все тонет в страшном искусственом свете. Время будто остановилось. Медленно словно через силу движется рука с бутербродом, но никакого бутерброда уже нет - он сплавился с плотью в одно дымящееся месиво, лениво стекающее на землю. Бархатная кожа на застывшем детском лице прямо на глазах обугливалась, вздувалась пузырями, что тут же лопались с жутким скворчанием, и постепенно сползала, обнажая белизну костей... Dies irae. Ужас. Ужас...
Снова и снова, каждую ночь возвращались эти жуткие видения. Откуда они только берутся? Неужели помешательство на почве нервного истощения и кислородного голодания? Спустя неделю Коэн все больше укреплялся в одной мысли: на них на всех давит излучение, похлеще ренгеновского - смерть миллионов людей выбросила в атмосферу неимоверный заряд боли, страдания, страха... Их голоса воют в наших воспаленных мозгах, терзают наши души, повторяя одно и то же - "Убийцы...".
Да. Ему и хотелось убивать. Убивать всех этих гребанных извергов из корпорации. Стрелять и стрелять, пока не иссякнут боеприпасы, а потом резать ножом и вгрызаться зубами в горло...
Словно откуда-то издалека запел магнитофон, козарма загудела обычными звуками: кто-то ворочался, скрипя пружинами койки, кто-то заговорил в пол-голоса, начинался новый день войны.
Однако спокойствие недолго царило в душном мареве подземной казармы -
появился посыльный с сообщением от командования.
Медведь скомандовал подъем и Коэн со взохом поднялся с койки. Когда же он выспится, наконец...