"Коллапс, Дамы и Господа. Даже аромат тлеющей трубки не на шутку меланхоличного Уила оказался бессилен. Хотя, не так и хорош этот табак. Отвратительный табак".
Все утро в подобном ключе: настроение "киксовало", переинаясь с "Положительно Неудовлетворительного" на "Откровенно Отвратительное". А напряжение росло. Сначала оно просочилось тонкой струйкой сквозь кариез оконной раны. Прочувствовало настрой аудитории, окрепло, раздулось и, словно политическая партия, выбросило себя на гребень волны. Растеклось мазутом по воздуху, осело сажей в легких, пустило бюрократические корни в сердца. Разжирело, одним словом. Стало гнить, доставать обманутых избирателей. А сейчас, как прыщ на лице подростка, лопнуло, забрызгав все собой, и обнажило кровь, чистую, настоящую кровь.
-Знаете, Дебора, а Вы абсолютно правы - холодный голос-нож против упертого пальца-пистолета. Женщина резко выпрямилась, сделала полушаг вперед: - Да, мы бессердечные, черствые, алчные, специально собравшиеся здесь Самодовольные моральные уроды. Арендовали помещение и получили лицензию, чтобы таких, как Вы доводить. Зато Гуддини из себя не строим. Нам нужно тело и точка.
"Прессинг. Боль. Слезы. Ничего - поплачет, успокоится, а гной уйдет". Не сводя глаз с обессилившей женщины, Стелла потянулась за пачкой сигарет на столе Криса: свои, как на зло, кончились. "Переживет. Сочтемся.". Первые две спички полетели в ведро, так не исполнив своего жизненного предназначения. Наконец, неровный язык пламени подпалил воздух. Она сделала глубокую затяжку и отошла к двери. Не хотелось мешать: согласитесь, нехорошо стоять на авансцене во время душещипательного монолога блистательного актера. Подперев стену, Стелла мерно курила. Каждое слово в очередной раз подтверждало истину: Кингфилд знает свое дело.
"Но, Кристофер, эта женщина не так уж и проста. Придется непомерно выложиться, чтобы тронуть ее. Это тебе не в ресторан начинающих журналисточек водить"