Моррин
Отчаяние. Вот то общее чувство, что объединяло людей по обе стороны преград, решеток, в месте подобному Эшскару. Кем бы не был человек, он был отличен от тёмных властителей кузни и страдал равносильно тем представителям своего рода, которых беспощадно угнетал. Расстреливал, сжигал, планомерно уничтожал непосильным трудом и непомерными квотами и нормами производств. Слишком много, человек был способен отдать даже за столь мизерную власть над судьбами других. Кто-то убеждал себя приказами, кто-то боялся оказаться на стороне слабых, явив собственную. Норт, например, тешила себя мыслями о пусть и призрачной, но возможности покинуть это забытое Богами место, увезти как себя, так и брата, от едких туманов и ядов, мрачных чудес творимых нелюдимыми существами во тьме их обители. Но сейчас, над этой слепой надеждой хотелось лишь горько смеяться, удивляться, своей собственной наивности и инфантильности, слепой вере, во что-то лучшее.
Альдо заболел неделю назад и уже не был похож на себя прежнего – сильнейшая лихорадка, на которую ответа у приписанного к их жилой зоне хирургеона не нашлось. На лекарства и эти бесконечные визиты в медицинской блок ушла большая часть накоплений и без того небольшого жалования. Брат был последним человеком в этом мире, ради кого, Норт еще видела смысл оставаться, а не попытать счастья на одном из транспортных кораблей в бегстве с этого отравленного шарика породы. И сейчас, он умирал. А быть может, она просто настолько боялась неизвестности? Нет, на этот вопрос самой себе отвечать не хотелось.
Ходили разные слухи. О мутантах и безумных машинах на “Мёртвых Уровнях” знали все, но вот о “Пагубной Ведьме” немногие, лишь на пытках и допросах выдавая массу разрозненной информации из самых невероятных суждений, поминая то демонов, то духа этого маленького мирка, уязвленного активностью своих обитателей. Что же, Норт была готова поверить в правдивость их всех, лишь бы мифы, начавшие обрастать легендами о чудодейственных исцелениях имели место.
Альдо едва мог стоять на ногах, когда они, облачённые в скафандры, от агрессивной среды, впервые спустились ниже уровня, до куда добирались самые последние патрули – фонарь, закрепленный к штыку стаббера выхватывал из тьмы заброшенные много лет назад тоннели, давно остановившиеся лифты и по пояс заполненные конденсатом вентиляционных систем коридоры. Подхватив брата под руку, надзирательница вглядывалась в сканер ауспик-системы, силясь понять куда идти дальше, не утратив при этом хоть какой-то возможности ориентироваться в пространстве. Становилось жарко, даже в закрытом цикле скафандра, пот скользящий по её коротко стриженной голове щекотал уши и нещадно заливал тёмно-карие глаза. Свойственные здесь, как и пепельно-серая кожа, только тем, кто вырос и родился на Эшскаре.
Варк
Станки стучали роликами и скрипели приводными ремнями. Двигатели гремели выпускными клапанами. Электродвигатели выли. Если вслушиваться в рокот производственных линий, он даже начинал образовывать собой некую музыку, понятную лишь тем, кто осознавал, сколь сложные устройства стоят за этим навязчивым мотивом. Варк уловить мог лишь нотки отчаяния - успев познать на своем веку возбуждение и гордость за новые открытия и противоречивые результаты экспериментов, сменить мастерскую на шумный и многолюдный цех было сродни самой медленной и мучительной пытке. А в его случае, вполне возможно и смерти. Моментами, ощущение того, что за ним внимательно следят и наблюдают, становилось слишком навязчивым вызывая изматывающее напряжение, самим пониманием того, что еще одна ошибка или просчёт, станут последними в его жизни. Итак, разом потерявшей всяческий смысл.
Проверить метки на коленвалах распределительного полотна по которому едут сотни одинаковых литых заготовок ствольных коробок стрелкового оружия. Смазать направляющие. Проверить еще раз. Повторить. Смазать. Повторить. Работа, которую поручали обычно сервиторам, обернулась смыслом его новой жизни. И робкие надежды на то, что это всего лишь проверка или же, ошибка, таяли с каждой новой многочасовой сменой. Отупляющий ручной труд, доведённый до слепого автоматизма. Интеллектуальный садизм, высшее проявление больного разума, придумавшего столь изощренную пытку. И лишь чувство несправедливости подобного отношения предотвращало самоубийственный акт психоза, хоть и засовывание головы в механизм конвейера гарантировало быструю и почти безболезненную смерть.
В таком раскладе даже радовали дополнительные трудности чинимые недоброжелателями тёмного духовенства – никаких запасных частей для обслуживания линии Варку не выделялось с указанием на то, что раз он считает себя настолько гениальным, то найдет решение, как воспроизводить их или использовать не столь изношенные запасные. Обводной ролик натяжителя одной из приводящих цепей грозил вот-вот приказать долго жить, грозя неизменно потянуть за собой и остальные, только с виду крепкие и надежные части механизма. Угрожающий скрип лишь нарастал, с каждой сменой грозя обернуться настоящей катастрофой и никакие масла, молитвы или увещевания, даже угрозы, не могли остановить неизменное старение металла.