У каждого человека есть отец, даже если он его не знает.
Нет, не так.
У каждого человека есть отец, и он его не знает.
Отец – это всегда загадка, потому что он уже был, когда тебя еще не было. Каждый отец – это тайна. Ты никогда не узнаешь, каким он был до того, как встретил твою мать, чего он хотел от жизни, как смотрел на своего отца.
Но пока ты юн, сколько бы ты ни бунтовал, сколько бы ни ходил в развалины, сколько бы ни мечтал о том, про что твой отец скажет "выброси эту блажь из головы", ты всегда будешь хотеть узнать эту тайну. Отец – это человек, который был там, где ты не был. Прошел там, где ты не проходил. Словно он – единственная твоя возможность заглянуть вперёд в книге твоей жизни, переписать несколько страниц. Что-то узнать заранее, что-то исправить, чего-то избежать, а что-то наоборот сделать наперекор.
И подобно тому, как открывая книгу, мы верим, что в конце узнаем ответы на все вопросы, мы ждем, что однажды отец всё расскажет. Ну, пусть не всё... но что-то очень важное.
Нет, не так.
Самое важное.
Что-то, что позволит тебе пройти дальше чем он. Взять больше, нырнуть глубже, залететь выше. Или просто быть человеком лучше.
Свой секрет. Свою тайну. Свой смысл.
А потом его просто больше нет – и всё. И оказывается, что жизнь – не книга, а просто чреда дней, и хотя в ней есть рождение и смерть, но на самом деле нет ни начала, ни конца. Жизнь – не полет стрелы. Жизнь – это веревка с узелками, вот и все. Хочешь – считай, не хочешь – забудь про них, всем в общем-то, все равно.
Настоящий жизнь – не страдание и не наслаждение. Настоящий вкус жизни – это понимание, что она начисто лишена любого вкуса. Она теряет этот вкус в тот момент, когда мы понимаем, что мир не вертится вокруг нас. Даже наш собственный мир – и тот не вертится. Он вообще нас не замечает.
Когда умирает отец – чувствуешь настоящий воздух жизни: безвкусный и бесполезный.
Мудрецы скажут, что хороший человек умирает, чтобы мы помнили о нем. Но правильный ответ... правильный ответ: "Просто так".
Это просто так вышибает из тебя дух, словно удар доской – тупой и бессмысленный. Время останавливается. Все что ты делаешь в этот момент – пытаешься дышать. Видишь себя со стороны – и перестаешь быть хорошим. Не становишься плохим, просто уже нет хорошего. Не становишься зрячим – просто больше не на что смотреть.
Пытаешься дышать... а воздуха тоже нет.
***
Шамси не знал, что ему делать. Он не смог даже зарыдать. Он вдруг потерялся.
Он вытер сухие глаза и не то удивленно, не то виновато сказал:
– Я не могу.
Потом обхватил голову руками и сидел, словно задумавшись, но мысли его так метались, что толком он ни о чем не думал.
Потом он вспомнил отца, и всё, о чем не успел спросить у него. Он даже не то чтобы хотел спросить.
Потом он вспомнил, что его отец умер.
Потом он вспомнил, что он теперь никто – не мальчик, не мужчина.
Он подумал о том, что не знает, кто такой дядя Насрулло, а ведь это странно! Почему он никогда не приезжал, а теперь так быстро обеспокоился своими родственниками?
Он мог быть плохим человеком, а мог быть хорошим, но он хотел быть на месте отца Шамси, и уже поэтому был хуже всякого плохого. Это как приставить голову верблюда к телу коня. И кто-то должен сказать ему об этом.
И кто еще имеет на это право?
– Мало прочесть фирман, чтобы стать моим отцом, – сказал он, разозлившись. – Ты права, наш мир мертв. Но мы не должны позволять ругаться над его памятью. Я хочу посмотреть в глаза Насрулло-эффенди. Если он человек недостойный – он ничего не должен получить, ведь так? Если он стервятник – то пусть летит в пустыню и клюет там трупы, а не нашу семью.
Возможно, он и сам не вполне понимал, что говорил.