Слева хмурились пеплом и трещинами в камне владения Ареса, век назад решившего покровительствовать рукам и клинкам русов. Неужто сотни лет не было достаточно местному пёстрому люду, чтобы впустить на этот по-покойницки молчащий берег немного жизни? Затуманенный долгим и тоскливым плаваньем через Каспий (воистину, в иные моменты Агатон был готов нырнуть в никак не заканчивающиеся воды и поплыть одному, перегоняя судно!) разум пустился в красочные размышления о том, что же может мешать заново заселить западную часть города. Вновь и вновь стегаемые бичом Фобоса духи мёртвых, помнящие о былой резне и террору? Спящие под руинами катаканы, выходящие утолить голод в тёплую восточную сторону Итиля? Некая местная демоническая гадость, охотно приползшая из степей после разорения и поселившаяся в покинутых садах? Воображение Агатона разыгралось, будто у малого дитя: вот он шагает по запустелым улицам с натянутым луком в руках, а вот Враг выбирается из своего усыпанного костями гнезда, а тут ведомая самой Артемидой и её гончими стрела пробивает отвратительному чудовищу лоб и выходит из затылка, и наконец рёв счастливой толпы, женщины целуют герою руки, правитель города осыпает его золотом, Эскандар воспевает этот подвиг, что вспомнят потомки через тысячу лет!
Агатон тягостно вздохнул, прогоняя фантазию, недовольный собственной хандрой. Нет, такая обыкновенная и пошлая расправа вряд ли возбудит в сердцах людей благоговение перед его фигурой. Такая мелкая мечта недостойна даже его ума, не то что будущих поколений.
И вновь нет, сейчас он должен обратиться направо, к бурлящим жизнью владениям Гермеса. В пору той войны он, должно быть, взмахнул своим золотым жезлом сотни и тысячи раз, чтобы созвать за собой сонм всех душ погибших и отвести их к Аиду. Теперь же неугомонный Ктарос был занят более мирным ремеслом, зажигая рынки пылом, шумом и звоном монет. Твёрдая земля под ногами сулила горячую пищу и выпивку, внимание женщин и шанс на интересную беседу с теми ромеями или же другими говорящими на греческом путниками, что могут оказаться в городе. Вне сомнения, Агатону следовало развеять скуку бесцветного путешествия, а уже потом броситься выведывать у Итиля, как он может запомниться ему и окрестным мёрзлым территориям.
А над своими олимпийскими племянниками возвышалась скорбная Деметра, чьё горе в ожидании дочери здесь было особенно суровым. Агатон вдохнул её колкий холод полной грудью, глубже спрятался в свой овчинный тулуп, подбитый лисьим мехом и подпоясанный пёстрым шерстяным кушаком, и нетерпеливо застучал каблуком сапога о палубу. В конце концов он дождался момента, когда Эскандар всласть наговорится с капитаном корабля.
На слова мудрого спутника коринфянин широко улыбнулся:
- Я слышу немой вопрос, на который существует очевидный ответ! Что же нашей благородной троице, ютиться в какой-то богадельне среди непойми откуда приехавшего сброда, ворья и хворья, если у нас есть перспектива стать гостями некоего состоятельного купца! Решено, мы идём отдыхать, есть и слушать сплетни у твоего Ибрагима, кем бы он ни оказался! Мы заслужили это, верьте мне, после такого-то изнуряющего пути!
Затем Агатон сделал серьёзное лицо, склонился к Эскандару и сказал тише:
- Кроме того, иудеи, друг мой. Ещё в Константинополе, нет-нет, ещё у себя на родине я вдоволь наслушался историй об этих единобожных извергах! Говорят, мой Эскандар, что они крадут кровь у простого и знатного люда, прямо как немертвые катаканы, убивают любого им неугодного, дабы потом принести в жертву для своего лжебога! Да ещё и детей крадут, ну что это за мерзость! Оказаться гостем у враждебных, ненавидящих всех, кто не их вздорной веры - удовольствие сомнительное, вот так...
Он выпрямился и махнул рукой, мол, ступай к Алиму и провозгласи мою волю, чтобы потом обратиться лицом к своей прекрасной молодой вдохновительнице, Маурисе. Тем временем непорочная девушка уже успела собрать собственные снадобья, травы и котелки с маслами, футляры со свитками и картами и писчие принадлежности Эскандара, и принадлежащую Агатону скромную котомку: там находились вооружение коринфянина, доспех, иссечённый печатями Олимпа шлем и пара сменных сапог, а также множество маленьких памятных и священных трофеев из уже посещённых мест.
- Моя возлюбленная медведица! Мы прибыли, пусть я порой впрямь терял надежду, но мы прибыли! - Агатон ободряюще коснулся её маленького плечика, стараясь вызвать в кротком, серьёзном лице хоть тень улыбки - Слышала ли ты, куда мы сейчас направимся? В гости к уважаемому и весьма богатому купцу, который счастливо примет нас, как родных! Ну же, обрадуйся, моя тихая лань, нас ждут жаркие объятья очага и сочная пища!
И он взвалил на себя все три тюка, тряхнув головой, отчего его золотые волосы всколыхнулись и разлились по плечам.
- На сушу!