Ад реален. И не нужно делать ничего особенного, чтобы попасть туда. Он находится в ёбаных джунглях.
Эта командировка явно метила на то, чтобы стать вечной. С того раза начальство уже не могло не обращать внимания на твои необычные способности, но не стоит недооценивать силу бюрократии и громоздких аппаратов управления огромной государственной машиной. Людей на месте катастрофически не хватало и какие-то там сверхспособности у отдельно взятого солдата могли и подождать. Подробный медицинский осмотр отложился на неопределённое время, как и ответ на вопрос, что ты такое.
Азию поразила очередная эпидемия свиного гриппа. Этих смертельных мутаций давно известных вирусов находилось по десять на дню — для Конгломерата это не было большой проблемой. Когда это по-настоящему было нужно передовая медицина эффективно закрывала вопрос. Эффективно, но не быстро. Это можно было сделать девизом всего сверхгосударства, растянувшегося от одной крайней географической точки до другой. Яйцеголовых ещё надо было растормошить. А близ очага инфекции были только такие как вы. Не воины, но солдаты. Люди миллиона профессий. И должность экологического санитара не была исключением из этого списка.
Пока от очередной чумы не создали очередной вакцины остаётся только всеми правдами и неправдами сократить заражаемость. С этой целью тебя сделали помощником местного коменданта по чрезвычайным ситуациям. Жизнь твоя была полна красок и зрелищ: ты целыми днями разъезжал по провинции и наблюдал, как узкоглазые чумазые крестьяне массово уничтожают больных свиней.
Тебя тошнило от этого климата, местных видов, особенно от местных людей. Встречали тебя отнюдь не с цветами. Для нищих селян которые и без того едва сводили концы с концами животные были единственным источником пропитания. Борьба с эпидемией не то чтобы была для них сильным аргументом. Некоторые деревни после профилактических мер буквально оставались ни с чем и многие из них явно предпочли бы высокие санитарные потери, нежели голодное вымирание.
Это случилось тогда, в той деревне… ты даже не помнишь названия. Местного языка ты не знал, так что невозможно было представить, чтобы ты вдруг запомнил сочетание неведомых звуков.
Обыкновенные рабочие будни. Вновь ты стоишь у края специально вырытого котлована, смердящего дешёвым бензином. Там внизу копошатся десятки упитанных туш с редкой чёрной шерстью. В ушах стоит непрекращающийся испуганный визг и хрюканье. Свиньи сливаются в единую паникующую массу, тщетно пытаются выбраться из ловушки и соскальзывают обратно. Топчут друг друга, отдавливают копытами, бодаются. Всё без толку.
Несколько фермеров на противоположном краю ямы ругаются на местном. Поджечь никак не получается. Земля слишком отсырела. Приходится дожидаться, пока яму оделают торфом.
Когда приготовления закончились, дело уже клонилось к вечеру. Ты порядком заскучал. Хотелось лишь разделаться с этой работой поскорее. Дочь местного старосты, некрасивая смуглая девочка лет 14-ти, подала тебе факел. Советует подойти поближе перед броском, чтобы наверняка. Ты прислушиваешься, поскольку не хочешь проводить здесь и лишних двух минут, не говоря уже о часах.
Шаг вперёд, ближе к краю ямы. Щелчок. Ты падаешь. А всё, что ниже колена — нет. Осталось там же. Останки твоего тела летят прямиком в яму. Кисть продолжает машинально удерживать источник огня. Приземление в живое вонючее море обезумевших животных. Яркая вспышка.
Ты многое пережил в жизни. Те, кто хорошо знали Везунчика, сказали бы, что уж кто-кто, а этот парень может вынести всё что угодно. Даже тебе начало казаться, что ты повидал всё.
Но боль… боль всегда сможет удивить самого искушённого.
Есть вещи, которые полностью заставляют мозг перестать работать. Великое наслаждение или непередаваемая агония. Но жизнь не была бы жизнью, если бы первое не длилось всего несколько секунд, а второе – вечность.
Невозможно передать, что чувствует горящий заживо. Когда каждая клеточка тела превращается в живую разящую рану. Но у обычных людей есть преимущество. После немыслимого страдания всё навсегда заканчивается. Если всё твоё тело однажды объял огонь — ничего хуже в твоей жизни уже не произойдёт.
Но не в твоём случае…
Ты горел трое суток. Сгорал, восстанавливался и сгорал снова. Человек не может вообразить, что ты чувствовал тогда. Даже ты сейчас — не можешь. Пламя уродливыми струпьями переплелось с самим твоим естеством. Мозг не осознаёт масштаба той боли. Память помнит лишь её отголоски и но их достаточно, чтобы забить её целиком, подчистую. Пожалуй, в людской классификации существовало что-то отдалённо описывающее то, что с тобой случилось. Постравматический синдром, который переживают люди испытавшие нечто, что они были не в состоянии вынести. Разум — не помнит. А уродство и безумие из бессознательного не вытравить уже никогда.
И вот же ирония. Нескончаемое горение заживо в сравнении казалось чем-то лучшим чем то, что ты испытал в той чудовищной машине. Как они называют его… генератор помех?
Как может существовать мир в котором ты пережил то, что пережил? Зачем он существует?
Может боль здесь и есть самоцель?
Свиньи уже давно не подавали признаков жизни, но селяне поддерживали костёр. Будто догадывались о чём-то.
То, что происходило дальше, ты видишь со стороны. Словно это было не с тобой. Но это действительно произошло. И ты делал то, что делал. Движимый тем, чего сейчас не понимаешь. Но ты можешь понять… снова.
Всё началось ночью. Испуганный мелкий мальчуган разбудил родителей. Сказал, что у ямы с мёртвыми свиньями стоит человек. Пылающий, как факел.
ссылка ♫
В официальных отчётах эта история нигде не сохранилась, а окрестные аборигены уж точно не могли поверить, что все учинённое было плодами работы всего одного человека. Они всё списывали на злых духов. На многие километры раздавались пронзительные вопли, столь искажённые, что в них наотрез не хотелось признавать звуки, которые способен издать человек.
Тот, кто был за это ответственен, не разрешил покинуть обречённую деревню ни единой живой душе. До каждого дошла очередь.
Особенно до той подлой блядины, что подала ему факел. Уж она то знала всё с самого начала. Ей он занимался особенно долго. Её он оставил напоследок. Её и её убогую семью. Когда он со звериной жестокостью потрошил её тело на глазах её матери он впервые испытал нечто, чего не знал всю жизнь. Эйфорию, наслаждение… счастье. Эти столь сладкие, столько малоизученные чувства не хотелось отпускать. В них хотелось окунаться снова и снова, их хотелось усилить. Их хотелось усилять до бесконечности.
Поэтому он не убил абсолютно всех. Как завоевателю, ему были положены трофеи. Жёны. Он прихватил с собой наречённых им виновниц торжества и нескольких уцелевших женщин на скотобойню, где и поселился. Там же свершилась трансформация суженных согласно его запросам.
Делал он так: отрезал все конечности, вырывал все зубы и выкалывал глаза. Часть он подвесил на мясницкие крюки за наиболее нежные части, остальных содержал на полу и учил ползать. Каждый день он запихивал в изнемождённые рты свинной комбикорм и насиловал едва шевелящиеся тела. Получившиеся «куклы» постоянно заболевали, часть начала гнить. Но он никогда не давал им умереть окончательно, в самых безнадёжных случаях стараясь максимально продлить их существование прямыми инъекциями адреналина в сердце. Полы скотобойни постоянно были покрыты запёкшейся кровью, фекалиями и рвотой. Однообразие быстро наскучивало ему и он придумывал всё новые и новые способы измывательства над ещё живыми экспонатами.
В штабе заметили исчезновение одного из отрядов и вскоре в деревню прибыла поисковая группа. Периметр деревни «сторожили» пугающе разделанные гниющие трупы, насаженные на деревянные колья. Зрелище было не из приятных, но для данной местности тянуло максимум на крайнее проявления варварства. Но вот когда они зашли на скотобойню…
Одного из солдат сразу же стошнило. Командир отряда навёл оружие на зловещего хозяина этого места. Потребовал злобно и решительно:
— На колени, урод, руки за голову!
В ответ на него с неведомой скоростью набросилось нечто, что когда-то было человеком и тут же сбило с ног. Вцепилось нечеловечески сильными руками, отделяя голову от тела, точно игрушечную…