Снова тысячи клыков вонзились в извилины Бьёрнвулда в попытках выгрызть его сущность, лишить остатков того, что делает его живым. Не было бы никаких проблем будь это химеры, демоны или отказавшиеся лежать спокойно мертвецы. Но нет... эти монстры были Бьёрнвулдом... от части... каждая его оплошность, каждый промах, каждый раз, когда он не достиг успеха, превращаются в очередного монстра, что вонзает клыки в его плоть, терзая, отравляя, калеча сознание. Сейчас это полчище пополнилось ещё одним зверем - предсмертная агония неспасённых матросов воплотилась виде пасти полной клыков, сочащичся жгучей слюной и готовой отгрызть очередной кусок от души Молотобойца. Логика подсказывала ему, что отправиться спасть корабль было необходимо, но логика была щитом в этой ситуации.
Снова раздался детский плач. Бьёрнвулд знал, что его слышит лишь он, знал, что это не плач, это - его собственная злоба. Злоба на самого себя, злоба на бессилие перед этим миром, на неспособность изменить что-то значимое.
Реальность пересилила орду монстров, и Бьёрнвулд услышал разговор Джина и Мелфорда. "Чертовски мудрый план, пусть лучше своей шеей рискуют всякие колдунские животинки, а уж где без нас будет не обойтись, мы сразу явимся" - включился в разговор Молотобоец. Паладин выглядел бодро с ноткой солдатского задора. Никто и не допускал и мысли о его вечном внутреннем противостоянии с каждой из своих неудач. Так и должно быть. Это была его война. Бьёрнвулд против Бьёрнвулда, кому-то ещё тут места нет