Признаться, никогда у дикой твари
не замечал я жалости к себе.
И даже пташка упадёт, замёрзнув, с ветки
без всякой тени жалости к себе.—Лоуренс Д. Г.
Дождь барабанил по жестяным карнизам и топил в лужах прелые жёлтые листья. Хромоногая тень Башни-с-часами, похожая издали на недостроенный скворечник, проступила в сизых облаках. Время истекало кровью, пока отряд лейтенанта Крозье примерялся к двухэтажной лачуге, брошенной и забытой всеми, кроме таких же брошенных и забытых судьбой людей.
Ренхевен разбух, как живот утопленника, и смердел точно так же. Мёртвые угри получили своё имя за то, что пропитались этим запахом, прячась в самых глубоких сточных канавах. Можно было стать как они — тихо зайти к дому со стороны обмелевшего рукава реки, откуда Угри не ждут нападения. Этот вход будет скорее всего чист, в отличие от захода с пирса.
На пирсе же стражу могли ждать сюрпризы. Атака с пирса будет самой стремительной, но рискованной. В этот раз контрабандисты Мёртвых угрей завладели необычными минами (или гранатами?), с которыми стража ещё не встречалась. Должно быть, их доставили откуда-нибудь из Морли, там любят вычудить что-нибудь эдакое. До сих пор не простили Гристолю жёсткие подавления мятежей, и каждый гристолец теперь для них виновен, действием или бездействием.
Позади дома был откос, покрытый серой щетиной засохшей травы. Спереди — небольшой навес, каким-то чудом ещё не соскользнувший в Ренхевен по размытому дождями берегу. Две безымянные лодки здесь сели на мель встретив свой конец и разложившись почти до каркаса. Если ряд заброшенных домов ещё годился для проведения незаконных дел (а в отчаянных случаях и для жизни), то лодки теперь были интересны лишь крысам. А говорят, что крысы первыми бегут с кораблей...